Придон
Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть вторая
Часть третья
Придон - великий герой, добывший меч бога Хорса, только в сердце его кровоточит глубокая рана. Он страдает от любви к прекрасной куявской царевне Итании, за одну улыбку которой не пожалеет и жизни.
Моим друзьям и недругам, с которыми так славно проводим время в Корчме!
Часть первая
Глава 9
Ветер трепал волосы, камень в обруче на лбу горит красным недобрым огнем войны и пожаров. Конь от избытка сил и молодости встал на дыбы, ржанул весело и задорно. Верховный волхв, как заметил Аснерд, смотрел вслед Придону с любовью и тревогой. Если за эти полгода, пока скитался по всей Артании, терзая свою и чужие души песнями, исхудал, как щепка, то сейчас стремительно наливается мощной гремящей силой. И без того могучий, все-таки кровь гиганта Осеннего Ветра, он стал шире в плечах, от него постоянно веет жаром, словно носит в себе огромное раскаленное сердце, голос стал громче, в нем нетерпение, ярость и жажда разом высвободить из себя то, что накопилось за полгода сумеречной жизни.
Аснерд посматривал скачущему молодому тцару вслед, как смотрит старый, но еще могучий лев вслед львенку. От львенка требуется не так уж и много: будь сильным, здоровым, могучим, чтобы мог настичь любую дичь, а противника повергнуть и заставить подчиниться. Это Вяземайт жаждет чего-то большего…
В небе громадились облака, чистые, пенные, ночью прошел короткий дождик, трава дружно идет в рост, птицы кричат, зазывают подруг, вьют гнезда в кустах и прямо в траве, солнце ласково прожаривает плечи, у артан кожа должна быть потолще, чем у куявов или славов, они – дети солнца!
– Ты заметил, – сказал Аснерд вполголоса, – он уже не создает песен?
Он сидел на корточках возле костра, на углях пеклась нарезанная тонкими ломтиками конина. Хотя воеводе могли подавать прямо в шатер, но он предпочитал сам, нравилось чувствовать себя все еще воином, что спит у костра, положив под голову седло, а не растолстевшим предводителем. И хотя у костра уже не спит, но конину ест по-прежнему с удовольствием: мясо сухое, ни капли жира, что делает мужчину толстым и ленивым.
Вяземайт стоял, заложив руки за спину. Взор его был устремлен далеко вперед, за горизонт, на челе глубокая задумчивость. Он поправил с тщательностью человека, привыкшего подбирать точные слова для заклинаний:
– Не складывает?
– Не создает, – повторил Аснерд. – С того дня, как начали готовить поход.
Вяземайт сдвинул плечами, серебряные волосы красиво шелохнулись, в них пробежали искорки, похожие на крохотные звездочки.
– Ну и что? Его песни свое сделали. Теперь свое веское слово скажут наши топоры. Нет артанина, что не готов после песен Придона двинуться на Куявию.
Аснерд поморщился, Придон создавал песни вовсе не против куявов, это народ так толкует, даже не сам народ – народ неглуп, а такие вот толкователи, как Вяземайт.
– Не знаю, – ответил он в затруднении, – но мне жаль… И тревожно.
– Чего?
– Чудится, что, оставив песни, Придон что-то потерял…
– Потерял, – согласился Вяземайт легко, – но еще больше нашел. Не для себя, правда, для Артании! Был он нищим бродягой, что скитается по дорогам и жалуется на куявскую принцессу, а теперь стал грозным тцаром. А чтобы утвердиться, любому тцару нужна победоносная война. Особенно здесь, в Артании.
Аснерд развел руками.
– Я тоже его люблю, – сказал он просто. – И тревожусь. Ведь еще год назад ему бы в голову не пришло, что мне или тебе можно что-то приказать, велеть… Мы были для него учителя, наставники! А сейчас?
Вяземайт рассмеялся:
– Верно-верно! Орленок ощутил отросшие крылышки. А горячая кровь требует схватки. Мы же, на его взгляд, слишком медлительны. Меня что, а как он велел тебе, старому вояке, поторопиться с катапультами, загрузить их на телеги? Это уже что-то! Это уже действительно тцар, а не просто лихой удалец со вскинутым над головой топором!
Он вздрогнул, нижняя челюсть отвисла, повернулся, одновременно хватаясь за нож на поясе. Аснерд тоже, ощутив присутствие чего-то огромного и зловещего, развернулся быстро и готовый принять удар. Мир был чист, ясен, промыт недавним дождиком, небо синее, травка светло-зеленая, но к ним двигался, как сгусток ночи, всадник на черном коне с горящими красным огнем глазами. Рядом с конем бежал массивный хорт, размером с теленка, тугие мышцы перекатывались под блестящей черной кожей с очень короткой шерстью.
На коне мальчишка, обнаженный до пояса, хотя в его возрасте еще носят рубашки, ибо по артанским законам с десяти до двенадцати лет может носить за взрослыми шлем, с двенадцати по четырнадцать – щит, а с четырнадцати уже становится оруженосцем, получает оружие и может принимать участие в сражениях. Однако до четырнадцати лет ему напоминают постоянно, что не только воинской славой знаменита Артания: здесь выращивается лучшая пшеница, ее ждут в Вантите и Славии, здесь, на северном побережье, лучшие корабли, здесь много славного и великого!
Всадник только что был едва ли не на горизонте, но неуловимо быстро придвинулся, огромный конь замер, словно огромная статуя из черного блестящего камня. Мальчишка вскинул руку в приветствии, солнце играет на худых костлявых плечах, крикнул ломким голосом:
– Слава, мудрые! А где Придон?
– Привет, Ютлан, – ответил Аснерд, он покосился на Вяземайта, волхв все не может собраться, руки вздрагивают. – Твой брат уехал в Степь. Попрощаться хочешь?
– Да, – ответил Ютлан. – Как бы я хотел тоже…
– Нельзя, – возразил Аснерд. – Тебе сколько, двенадцать?.. Подожди еще два года Это скоро, глазом не успеешь моргнуть.
Ютлан кивнул, а конь его, уловив молчаливый наказ, сорвался с места. Аснерду почудилось, что солнечный мир на мгновение померк, когда эта жутковатая троица проносилась мимо, а засиял, когда пропала вдали. Рядом шумно вздохнул Вяземайт.
– Не трясись, – сказал Аснерд насмешливо. – Не возьмет его Придон, не возьмет! Закон есть закон. Да и он здесь на месте. Никто не посягнет на трон Придона, пока этот звереныш поблизости.
* * *
Вяземайт требовал суровых мер к отколовшимся, Аснерд помалкивал, но, по его виду, поддерживал верховного волхва Придон отмахнулся и, взяв с собой всех, кто был на тот день в воинском стане, безмолвно выступил в поход в сторону Куявии.
Как оказалось, озарение или наитие дает больше, чем мудрость и тщательный расчет: все отколовшиеся и не признающие Придона тут же повернули свои отряды и поспешили следом. Но теперь вступил в дело Аснерд: потребовал полного подчинения, ввел жестокие воинские законы, которые так долго втайне разрабатывали с Вяземайтом.
В другое время они встретили бы яростное сопротивление, могла бы пролиться кровь, но сейчас все жаждали пролить кровь подлых куявов, жечь их села и города, а Придон объявил во всеуслышанье, что пойдут до самой Куябы и возьмут стольный град.
Самые недоверчивые и то заговорили, что даже если и не удастся взять стольный град, то все равно никто еще не вторгался с таким огромным войском в земли врага, и уже за это слава Придону, великому тцару, тцару-воителю, тцару-полководцу!
Они двигались к границам Куявии, разделенные на отряды по тысяче всадников. По пути присоединялись еще и еще отряды, даже целые войска, как в реку по всей ее длине вливаются множество мелких ручейков и речек. Когда набралось больше двадцати тысяч, Придон назначил было темниками, десятитысячниками, Аснерда и Краснотала Темная Туча, опытного и умелого военачальника, а потом забрал Аснерда к себе, а вторым темником назначил Бачило, свирепого и могучего полководца, что сам постоянно выходит в бой первым, но и умеет сохранить своих воинов.
Они двигались по бескрайней Степи, уже сухой и выжженной, несмотря на май. Бурьян и ковыль настолько ожелезнились в борьбе за выживание, что даже не колышутся под легким ветерком, торчат из земли, как вбитые в землю стрелы и пики разной величины. Солнце, на диво блеклое, медленно уходило за горизонт, небо темнело, а Степь, как в зеркале, тоже омрачалась, окутывалась призрачным полумраком.
В стороне от дороги возвышался холм, о котором старики говорили, что это не холм, а насыпанный руками старых владык похоронный курган над великим героем. Некоторые знатоки называли даже имя, но имена оказывались разные, начинались споры, а Придону было все равно: холм, курган или рассыпающаяся от старости гора.
На холме чернеют руины каменной крепости. Те же старики говорили, что однажды куявы, донельзя раздраженные постоянными набегами, собрали огромную армию, вторглись в Артанию, сильно оттеснив объединенное войско, и, досыпав курган выше, поставили на нем могучую крепость, куда собрали сильнейших воинов и магов. Эта крепость должна была запирать выход артанам к границам с Куявией, а также выход к морю. Через три года артане взяли крепость, вырезали всех, не пощадив даже тех, кто бросал оружие и сдавался, а крепость разрушили… Ее едва не разметали в пыль, но тогдашний тцар остановил героев, пусть, дескать, руины останутся в напоминание, что злобная Куявия вторгалась в наши земли, это будет постоянно наполнять сердца молодых героев чувством мести за гнусное вторжение.
Свет постепенно слабел, словно в мире догорала последняя лучина. Тоскливо вскрикнула какая-то сонная птица, и снова слышно было только дробный стук копыт.
Высыпали звезды, по ним в бескрайней степи ориентируются так же, как и в море. Из-за края земли поднялась большая холодная луна. Придон сразу ощутил недобрый холодок по коже. Как всякий артанин, он верил только в острую сталь, потому луну не любил и боялся, ибо луна – солнце призраков, теней, вурдалаков, ведьм и всякой нечисти, что днем спит, а ночью просыпается и шляется по дорогам, приходит к кострам, воет в ночи, пугает коней и вгоняет в дрожь сердца отважных воинов.
Он не однажды слышал жуткие рассказы о призраках, что ночью пристраивались к едущему отряду, умело сбивали с пути, по дороге ухитрялись опутать чарами даже самых стойких.
Старики помнят, что здесь раз в поколение проносилась и настоящая война. Сперва земля стонала и жаловалась под тяжестью конницы, когда под грохот копыт несутся тысячи отважных артан со вскинутыми боевыми топорами, затем следом тяжело ползут обозы с тяжелыми катапультами, связками больших стрел, подобных копьям, ими можно пробить насквозь закованного в железные доспехи знатного куява, но никто не станет тратить такие стрелы на мелочь: окутанные горящей паклей, такие стрелы способны забросить огонь в середину города и вызвать там пожары и панику.
Всяк степной зверь уходит с пути, как и всякого рода разбойники, искатели приключений, что нападают на безоружные караваны. Впрочем, они присоединяются к войску и двигаются следом, чтобы добивать раненых и срывать с них кольца и волшебные амулеты.
Это та самая земля, за которую ведут вековечный спор князья древних и могущественных родов Номингов, Артенов и Улеговичей. Сейчас она пуста, но Придон сам не раз мог убедиться, что эта спорная земля кишит жизнью, в реках вода выходит из берегов из-за обилия рыбы, уток, гусей и прочей птицы, кони то и дело выпугивают из травы зайцев, лис, стаи легконогих коз проносятся как призраки…
Он покачивался в седле, слушая перестук копыт, но уши допили и другие шумы: странные, не человеческие, но и не звериные. Эта земля все еще иногда являла следы дивных народов, курганы встречаются как недавно насыпанные, так и совсем размытые дождями и ветром, а сколько их, как говорят старики, вообще уже развеяно ветрами? Но там, в глубине, спят тцары-великаны, сжимая зачарованные мечи. В темноте ждут своего часа сундуки, полные золотых монет, драгоценностей, дивных украшений, корон из золота, украшенных самоцветами…
Почти всякий, заночевавший в этой степи, потом рассказывал, вздрагивая и бледнея, о дивных видениях, что являются спящим и даже не спящим, как прямо из ночи выходят тени погибших ранее, просят либо отомстить, либо передать весточку родне… а как ее передать, если с той битвы прошла тысяча лет?.. Иные, говорят, даже указывают на закопанные ими клады, но опять же с условием, чтобы передали половину оставленной дома родне погибшего. И горе тому, кто клад выкопает, а не поделится с теми, на кого указано!
* * *
Если бы дракон сумел подняться еще выше, чтобы охватить взором все земли Куявии, то весь обширный край, где куявские пашни соприкасаются с артанскими, показался бы окруженным раскаленной дугой. Все еще вроде бы мир, но мелкие отряды удальцов, что не подчинялись никому, постоянно нападали на куявские селения, грабили, убивали, уводили в неволю. С каждым днем их становилось все больше, набеги становились чаще, смелее.
Куявские дозоры не успевали перехватывать смельчаков. В столицу летели жалобы, но Тулей пребывал в нерешительности. Такие отряды, по мирному договору с Артанией, куявские охранные войска могли перехватывать и поступать с ними по своему усмотрению, ибо те выступали без позволения артанского правителя, это были просто набеги расшалившегося соседа.
С другой стороны, Тулей чувствовал себя чуть ли не виноватым перед артанами, ибо их герой Придон добыл такой ценный для Куявии меч бога Хорса… а сам как будто оказался обманут коварным властителем Куявии. И хотя это не так, но об этом как о хитроумном обмане говорили даже в Куявии. Одни с насмешкой над Тулеем, другие – над артанином, которого их умный и хитрый тцар провел так ловко.
Хуже того, со стороны Артании в небе появлялись грозные знамения, настолько ясные, что даже простые люди толковали с легкостью: облака двигались, как снежная лавина, превращались в жуткие оскаленные морды, а когда рассыпались, на их место надвигались новые, еще более жуткие, как и водится у артан, где на место погибшего дикаря встают трое новых.
Солнце вставало странно мутное, вокруг луны появились круги, а когда круги исчезли, остались рога, что сулило еще большие бедствия. Чаще обычного гремели весенние грозы, реки выходили из берегов и смывали целые деревни, птицы кричали тревожно, были замечены толпы мышей, что двигались из леса, тоже не к добру, знающие люди толковали как великие несчастья, что придут из Степи. Ночью видели большую хвостатую звезду, что двигалась с запада на восток, жрецы спешно приносили жертвы, стараясь правильно истолковать посланное богами для них знамение.
Конное артанское войско в нетерпении ускоряло бег, ибо впереди – проклятая Куявия! Разведчики вовремя отыскали брод через широкую кордонную реку, с ходу перешли на ту сторону, а там пошли уже не плотным ядром, а полукругом, забивая по дороге дичь, дабы было чем прокормиться ночью и на следующий день. Двигались через прикордонную полосу, дивились, что в этих диких краях караванщики проложили дороги.
Раньше здесь был только ковыль, перекати-поле да заросли красных маков. Но дальше, уже на следующий день увидели впереди густые рощи, даже леса. По большей части они тянулись по берегам мелких речек, а так как речек здесь множество, то леса сливаются в нечто огромное, дремучее, непроходимое, где образовывались собственные болота, упрятанные от солнечных лучей зелеными кронами.
Часто между речками оставались затопляемые по весне низкие места, где в остальное время растут густые кусты, совсем иногда низенькие звероватые деревья, а на приподнятых вершинах густая сочная трава, где в изобилии водятся толстые жирные зайцы. Вообще в тех низинах зверя видимо-невидимо, иногда земля, казалось, начинает рябить и двигаться, это шли могучие бородатые туры из одного леса в другой, так же часто проходили стада диких кабанов, даже медведи часто забредают в это безлесье, привлеченные то ягодами на кустах, то пчелиным медом.
Недавно прошли теплые дожди, Степь стала зеленой. Трава за ночь подрастала на ширину ладони, и, когда основное конное войско двинулось к границам, верхушки сочных трав щекотали коням брюхо. Они двигались как по зеленому морю, легкий ветерок гонит навстречу точно такие же волны, в прозрачной зелени кипит жизнь, подобно крохотным ярким и юрким рыбкам снуют жуки, муравьи, ползают неторопливые гусеницы и пугливые палочники, скачут и счастливо верещат кузнечики, птицы поспешно вьют гнезда и звонким пением подзывают красоток, а потом сердитыми криками сообщают, что здесь удел уже занят…
Воздух гудел от множества пчел, шмелей, все наперегонки устремлялись в распускающиеся цветы, жадно собирали мед, толкались и пихались, бабочки порхали над травами, дергаясь из стороны в сторону, словно не решались, какой цветок выбрать, из-за чего птицы промахивались, куда проще схватить стрекозу, быструю, но предсказуемую в полете.
Степь гудела от пчел и шмелей, звенела от птичьих криков, со всех сторон вспархивали из кустов и травы птицы, выскакивали зайцы и мелкие козы. Запах стоял весенний, свежий, еще не медовый, как пахнет в разгаре лета, но Придон чувствовал, что голова начинает кружиться от счастья.
Вяземайт молча указал в небо. Два орла застыли в небе, широко раскинув крылья, словно начертанные на тверди небосвода темные знаки.
– И что это значит? – спросил Придон.
– Победа, – ответил коротко Вяземайт.
Он коротко взглянул в глаза Придону, сдержанно улыбнулся.
– Прекрасный волхв, – сказал Придон язвительно. – На что ни укажешь, что ни попросишь истолковать, у него один ответ: победа. Победа над проклятой Куявией!
Вяземайт кивнул, губы все еще улыбались, но глаза стали серьезными.
– Вот видишь, Придон, – сказал он мягко, но печаль прозвучала в его словах. – Ты уже говоришь и думаешь… или хотя бы понимаешь, как тцар. Как тцар Артании! Нам предначертано ворваться в Куявию и разнести ее вдребезги. Не страдай и не терзайся. Мы всего лишь выполняем предначертание свыше. Мы не виноваты. За нас в ответе бог.
Солнце еще пряталось за краем земли, только в небе вспыхнуло первое облачко, когда основное конное войско перешло вброд реку и двинулось по степи, что ничем не отличалась от степи по эту сторону, но это уже проклятая Куявия, страна изнеженных мужчин, роскошных женщин и проклятых колдунов.
Всадники мчались, пригнувшись к конским шеям, неслись настолько тесно, словно гигантская саранча двигается по земле, пожирая все, истребляя, затаптывая, набирая мощь, но уже скоро отрастут крылья, и пешая саранча взметнется в воздух, станет еще страшнее, ужаснее.
На расстоянии конного перехода к ним присоединилось войско Норника. Он перешел реку малыми отрядами, похватал всех встречных и поперечных, чтобы обеспечить неожиданность вторжения, а в виду основного войска выстроил всех такими ровными рядами, что залюбовались и Придон, и все военачальники.
Не успели перевести дух, как слева показались отряды Канивца. В свое время он отказался признавать Придона тцаром, но с началом похода ловил каждое его слово, выполнял ревностно. Поговаривали, что Придона признал только походным тцаром, а когда, мол, поход будет закончен, тогда и посмотрим, годится ли такой герой на трон, где, помимо отваги, нужны мудрость и осмотрительность.
С Канивцем пришли двенадцать тысяч закаленных в боях воинов, каждый уже успел отличиться в битвах и сражениях, вооружены с головы до ног, и хотя грудь каждого открыта, но на плечах стальные латы, на головах шлемы, спины защищают щиты, которые одним движением легко перебросить на локоть левой руки, а слева у седла боевой топор, булава и лук со стрелами.
При виде Придона войско грянуло приветственными кличами. Сам Канивец выехал вперед и отсалютовал на виду всего войска, показывая, что признает Придона вожаком похода и подчиняется ему во всех воинских делах.
Придон вскинул руку.
– Слава доблестным канивщанам!
– Слава! – прогремел ответный клич из тысяч здоровых глоток. – Слава Придону!
– Смерть куявам! – крикнул кто-то, его тут же поддержали еще громче и охотнее:
– Смерть!
– Смерть!…
– Пожар и смерть!
– Огонь и пепел…
Аснерд не орал вместе со всеми, дело воеводы крикнуть первым, теперь посматривал зорко по сторонам, отметил горящие глаза Вяземайта, его бледное лицо и дрожащие губы. Толкнул в бок.
– Ну что? Получил свое?
– Даже больше, – выдохнул Вяземайт. – Я не ожидал такой мощи. Именем Придона можно свернуть горы. Он… велик!
– У великого человека, – напомнил Аснерд, – два сердца: одно истекает кровью, другое – терпит.
Вяземайт покачал головой:
– Величие – это тот же пожар. Блещет столько же, сколько и пожирает, превращает в пепел. Мы должны пройти огненным дождем по Куявии! В этом наше величие.
Аснерд сказал предостерегающе:
– Ни один человек, желавший достичь величия, его не достигал.
* * *
Первые конные отряды и все основное войско перешли реку, даже двинулись вглубь, но Придон все еще не решался переправить на тот берег огромный обоз с баллистами, катапультами и осадными орудиями. Вовсе не от страха перед мощью куявов, артанина гибель в бою не страшит, страшит смерть в постели, просто чудилось что-то неправильное в этом нападении с такой мощью на страну, с которой совсем недавно договорились о дружбе и торговле. В то же время в Артании говорят об этой войне как о неизбежной и уже начавшейся, даже в Куявии уже знают от мала до велика о неизбежности кровавой мести и расплаты. Знают, что грозные тучи собираются на границе, вот-вот заблещут молнии на лезвиях топоров, прогремит тяжелый гром копыт и прольется на землю красный дождь из разрубленных артанскими топорами тел…
Торговцы доносили, что прославленный герой прошлых войн, куявский князь Брун, могучий и удачливый полководец, мог бы возглавить общее войско и преградить дорогу артанам, однако он чувствовал себя обиженным Тулеем, обделенным при дележе власти и влияния, и сейчас держится в стороне, злорадствует, что остальные полководцы суетятся, как муравьи в растревоженном муравейнике.
Но не он один мечтал возвысить свой род, многие знатные и знатнейшие в этой богатой и развитой стране в своих мечтаниях и даже планах уже видели себя самостоятельными володарями своих обширных земель. И так уже у каждого свои крепости и свое войско с собственным знаменем. Но теперь уже мечтали и вовсе не платить Куябе налоги. Не потому, что трудно, для таких богатых земель это не в тягость, а уже, подобно наглым артанам, начали чувствовать, что это зазорно. Платить налоги – это прежде всего признавать власть того, кому платишь, а этого как раз уже не хочется, когда в своих землях чувствуешь себя могучим властелином.
Те же торговцы доносили, что в это тревожное время в Куявии расплодилось немало разбойников, среди которых часто попадаются и обнищавшие отпрыски знатных семей, которых обидами да утеснениями согнали с земель более богатые и могущественные соседи. За оружие брались все, как мирные, так и не очень, и все брали только для защиты, однако железо звенело о железо во всех уголках страны.
* * *
