Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая
Часть пятая
Часть шестая
* * *
Ютланд, брат Придона
Предисловие
Этот роман завершает тетралогию «Троецарствие». Кто читал первые три, сразу поймет, что здесь и о чем. Однако у этого есть одна интересная составляющая, которой не было в трилогии. Особенно важная для тех, кто играл в «Троецарствие», играет или будет играть, адрес: http://nikitin. wm.ru/. В этом романе не только имена, локации и события идентичны игре, но даже все герои, главные, второстепенные и промелькнувшие, взяты из списка лучших из лучших бойцов, охотников и рыбаков.
То же самое с кланами, их гербами, описаниями подвигов.
* * *
Часть 3
Глава 13
Сосновый лес тянулся с версту, Ютланд не обращал на него внимания, а когда пошла могучая дубовая роща с мощными переплетенными кронами, он молча пустил коня в ту сторону. Над лесом снова начали собираться тучи, прогремел гром, из одной даже посыпался крупный блестящий дождь, но капли превращались в пар, еще не коснувшись земли.
Алац вошел в лес с неохотой, там сразу за великанскими деревьями потянулось большое озеро, похожее на запущенный пруд, ряски и тины столько, что уже можно называть молодым болотом. Затем вынырнули веселые деревца с белой корой, Ютланд подумал, что в березняке даже старые деревья выглядят жизнерадостно и бодро.
Отыскав удобное место, он спешился, снял капризную принцессу с седла, хорт начал прыгать на него, требуя содрать с раненой спины душегрейку.
Ютланд кое-как снял, засохшая кровь прилипла и не хотела отдираться, хорт принялся остервенело зализывать раны, трясся и рычал, шерсть встала дыбом.
Мелизенда тихонько отошла в сторону, сейчас все трое такие чудовища, что в самом деле ей бы лучше оставаться с тем отрядом, да и в повозке возлежала, а не тряслась на худом, как скелет, коне, если это конь…
Наконец Ютланд вздохнул, осторожно подвигал плечом, все еще морщась и стискивая челюсти. Она видела, что ему больно, но мужчина почему-то не должен выказывать слабости, и сейчас он выпрямился во весь рост, властно и гордо посмотрел по сторонам, словно красуется перед толпой…
– Вы с конем, – велел он строго, – побудьте здесь.
Она спросила задиристо:
– А ты? Или вас тоже двое?
– Мы с хортом, – ответил он невозмутимо, – посмотрим, что здесь за звери. У меня из еды только хлеб и сыр.
Она сказала язвительно:
– А ты без мяса не можешь, ты же мужчина? Большой, ужасный и крепкий, как… дуб?
Он вспомнил, что за женщиной всегда остается последнее слово в любом споре, а всякое слово, сказанное мужчиной после этого, является началом нового спора, потому смолчал и, свистнув хорту, пошел в глубину леса.
Как только его спина исчезла за деревьями, она перестала изображать принцессу всюду и везде, с облегчением сгорбилась и позволила на лице появиться испуганному выражению. Конь посмотрел на нее так, словно вот сейчас возьмет и сожрет.
Она улыбнулась ему трусливо и заискивающе заговорила дрожащим голоском:
– Ты сильный, красивый, замечательный!.. У тебя уши торчком, ноздри как у льва, а такой густой гриве позавидует любая женщина!
Конь фыркнул, все-таки грива еще не грива, а так, детская гривка, но ей показалось, что комплименты приняты. Просто конь, как все мужчины, не желает выказывать чувства слишком явно.
Ютланд вернулся почти сразу, она не успела даже начать дрожать, не только надрожаться, швырнул ей под ноги удивительно толстого зайца.
– Ты еще и хворост не собрала? – поинтересовался он с осуждением. – Что за женщина… Тебя муж убьет в первый же день.
Она фыркнула.
– Я такого убью в первую же минуту!
Он проговорил с удивлением:
– Сильная и злая… Хорошо.
Она вытаращила глаза.
– Ты чего?
– Пойду соберу сучьев, – сказал он. – Нам костер не помешает. Земля все еще сырая.
Когда он вернулся, на их месте вовсю полыхал небольшой костер из тонких палочек, а Мелизенда неумело тыкала ножом в тушку зайца. Ютланд молча бросил в сторонке груду толстых сучьев, с десяток сразу положил в огонь, молодец, как она так быстро разожгла костер, с интересом смотрел на ее попытки то ли снять шкуру со зверька, то ли разделать.
– Играешься?
– Да, – ответила она с раздражением. – Почему он не прыгает, как думаешь?
– Не знаю, – ответил он. – На такое могут ответить только женщины. Особенно красивые.
Она не стала спорить, когда он отнял у нее тушку, молниеносно снял шкурку, разделал и, проткнув очищенным от коры прутом, примостил на рогульках над красными углями. Она смотрела в огонь пригорюнившись, лицо стало мечтательным.
Он слышал, как она непроизвольно вздохнула, проговорила мечтательно и едва слышно:
– Ох, скорее бы Вантит.
Он ответил безучастно:
– Если бы я мог забросить туда хорошим пинком под зад… думаешь, не сделал бы такое доброе дело?
– Какой ты нежный, – сказала она язвительно. – А как же награда? За нею надо лично.
Он поморщился.
– Разве я от нее не отказался, когда с твоего согласия передал этим надутым индюкам?
– Думаю, – заявила она, – это не первая твоя дурость в жизни! К тому же согласия не было. Не было!
Он подвигал плечами, проверяя, как затягивается рана, процедил мрачно:
– Конечно, дурость не первая. Первая – когда согласился тебя взять и отвезти. Но ты постоянно споришь, и я передумал тогда… и сейчас вот тоже.
Она отрезала с жаром:
– Я не спорю с тобой! Я просто пытаюсь доказать, что ты дурак и абсолютно неправ!
– Ты всегда споришь, – сказал он, еще не разобрав, что она изрекла на этот раз.
Она возразила:
– Ничего подобного! Когда мне говорят, какая я умная, красивая и вообще замечательная, я никогда не спорю – людей не переубедишь.
Он уставился на нее неверяще, она это называла бараньим взглядом, пока он не пообещал придушить и оставить на дороге, покачал головой.
– Ну ты и наглая… это для принцессы обязательно?
– Я не наглая, – возразила она чисто автоматически и тут же пояснила обстоятельно, с дураком же имеет дело, – я умная и справедливая. И точная в определениях и аргументах.
Он пробормотал:
– Мой прадед Рокош говорил, надо стараться, чтобы в спорах слова были мягкими, а аргументы – твердыми. Потому я и вожу с собой аргумент из корня старого дуба. Тверже его не знаю дерева.
Она высокомерно наморщила нос.
– Дикари… В таких спорах никогда не доберетесь до истины.
– Мой прадед Рокош говорил еще, – добавил он безмятежно, – в споре не всегда побеждает истина, чаще побеждают более тяжелые аргументы. Хочешь подержать?
Она отпрыгнула.
– Но-но, ничего я у тебя держать не буду!
– Я и не настаиваю, – буркнул он. – Была бы честь предложена… Вон там мясо уже подгорает, а с другого бока все еще сырое.
– Ничего подобного, – огрызнулась она, но прутик с насаженными ломтиками мяса торопливо перевернула, а потом начала переворачивать и остальные. – Ты какого-то худого зайца добыл. Подобрал где-то дохлого?
– Можешь не есть, – предложил он.
Она надменно выпрямилась, он уже видел, что сейчас с презрением заявит, что такую гадость есть не станет, однако она бросила на него короткий взгляд и зло стиснула челюсти.
– Еще чего! Размечтался.
– Да уж, – пробормотал он. – Уж и помечтать нельзя.
– Нельзя, – огрызнулась она. – Не о том мечтаешь.
На землю еще падает сквозь ажурную листву дрожащая сетка заходящего солнца, но в лесу нет теней, ночь наступает быстро, хотя в этом светлом березняке долго не темнело и после захода солнца. Странный призрачный свет заколдованно застыл в этом мире, и уже луна взошла, но ее серебряное сияние причудливо переплетается с тем, что осталось после захода солнца…
Закутанная в одеяло, она в самом деле выглядела мелким и худым зверьком, что трусливо выглядывает из укрытия. Когда она сама представила себе, как смотрится со стороны, озлилась еще больше, разве можно принцессу унижать так? Вот если бы этот дикарь увидел ее во всем блеске одежд, в короне и с толпой служанок за спиной, посмотрел бы на нее совсем другими глазами!
Она сразу же представила себе, как он смотрит восторженно и с глупо раскрытым ртом, а она проходит мимо, не одарив взглядом… нет, это не так интересно, она останавливается и смотрит на него свысока, он же на коленях, естественно, и говорит ему… надо придумать что-нибудь особенно хлесткое и сбивающее с ног даже такого бесчувственного…
Утром она пробудилась, улыбаясь во весь рот, снилось нечто чудесное и настолько радостное, что не хотелось просыпаться. Еще не открывая глаза, услышала потрескивание, легкие щелчки, открыла заинтересованно глаза и увидела в двух шагах пламя костра на сухих сучьях, вчера их не было, ноздри защекотал аромат жареного мяса.
Ютланд сидит, нахохлившись, с другой стороны костра, время от времени поворачивает на вертеле тушку зверька.
Мелизенда мило улыбнулась ему и пропела нежным голоском:
– Доброе утро…
– Доброе утро, – проговорил он настороженно, – смотри ты…
– Что случилось?
Он пожал плечами.
– Не пойму. Не обругала, не ударила, не укусила… Ты здорова?
– Я само совершенство, – отпарировала она, – у тебя мясо подгорело.
– У меня никогда не подгорит, – ответил он. – А ты, значит, от подгорелого отказываешься?
– Отказываюсь, – сообщила она. – Но раз уж у тебя не подгорает, то давай сюда…
Она подползла к костру, не оставляя одеяло, и жеманно взяла прутик с прожаренным кусочком мяса. Он хмуро наблюдал, как она изящно держит палочку двумя пальцами, откусывает ровными белоснежными зубками крохотные кусочки, но все равно сладкий сок брызгает и течет по ее губам, делая и без того полные и блестящие такими яркими, что он не мог оторвать взгляда и чувствовал, как почему-то начинает тревожно щемить в груди.
Хорт лег возле нее, морду опустил на лапы и закрыл глаза, хотя вчера еще поглядывал на нее настороженно. Мелизенда обгрызла мясо на косточке и сунула ему под нос. Хорт деликатно взял из ее пальцев одними губами, стараясь не прикусить даже нечаянно, понимает, сколько будет визгу, слез и жутких криков: «Убери злую собаку!»
Последний кусок, как заметил Ютланд, она лишь надкусила и тут же передала уже ожидающему хорту, что уже изготовился, будто они сговорились на женско-собачьем языке.
– Подлизываешься? – сказал Ютланд обвиняющее. – Все равно он тебя съест, если ты еще раз меня укусишь.
– Разве я тебя кусаю? – удивилась она. – Я тебя постоянно хвалю, дурачок ты прибитенький!
Он поднялся, тихонько свистнул. Из-за ближайших кустов высунулась голова жующего веточки Алаца. Он посмотрел на всех с вопросом в умных коричневых глазах и фыркнул.
– Долго жрешь, – сказал ему Ютланд обвиняющее. – Тоже мне еще один принцесс!..
– Разве я долго? – спросила она сердито. – Одинаково с тобой!
– Я нарочито ел медленно, – объяснил он, – чтоб ты не удавилась от жадности. Глотала, как удав.
– Какой ты великодушный, – восхитилась она. – И деликатный!
– Тебе повезло, – согласился он. – Алац, ко мне!.. Пора. Принцесса ехать отказывается с нами, невеждами…
– Почему это? – удивилась она. – Я вас буду облагораживать всю дорогу! Не нарадуетесь. Тем более что поедем через лес…
– Почему через лес? – спросил он.
– Чтобы тебя не увидели те, кто уцелел от той драки, – объяснила она снисходительно, как деревенскому дурачку. – А то тебя бросят в тюрьму. А там мыши и во-о-от такие пауки!
Он сдвинул плечами.
– А тебе что?.. Быстрее окажешься у них. И поедешь в повозке, возлежа… возлеживая… в общем, на куче одеял.
Она посмотрела на него, фыркнула.
– А почему ты за меня решаешь?
– Я?
– Ты! Это мое дело решать, когда кто меня повезет. Те были глупые и грубые, передрались даже, а я хочу, чтобы меня везли изысканные и утонченные, да. Как только встретим таких, я скажу.
Он пробормотал:
– Надеюсь, это будет сегодня.
– Почему ты так решил?
– Они все изысканные… в сравнении со мной.
Она поморщилась.
– Все равно, такие вопросы решаю я, принцесса Мелизенда!
Он сказал с сомнением:
– Ага, ты решаешь… А что решаю я?
Она вскинула красиво изогнутые брови.
– Ты?.. Ты решаешь, как побыстрее и получше выполнить мое повеление!
– Ну да, – сказал он, – а как же! Ну вот прямо щас брошусь выполнять…
Она сказала милостиво:
– Погоди, я еще ничего не повелела. Но это хорошо, что ты такой…
– Какой?
– Услужливый.
– Понятно, – сказал он. – Так, поела?.. Теперь собери одеяло, скатай и сложи в мешок, затопчи огонь, вытри морду хорту, чего-то у него слюни… Не сделаешь, уедем без тебя.
Он сходил к Алацу, набросил ему на спину седло и затянул подпругу, а когда вернулся, костер едва дымится, забросанный землей, одеяло исчезло, зато сумки распухли, а морда у хорта какая-то очень уж удивленная.
Он посмотрел озадаченно, а она сказала злорадно:
– Что, не удался твой чудовищный план?.. И вообще, угрожать женщине – преступно!
Он постоял в задумчивости, слишком быстро все меняется, трудно успевать приспосабливаться, наконец жестом подозвал коня, погрузил оба мешка, вскочил в седло и протянул ей руку.
Она подала красиво и тцарственно, эдаким грациозно плавным жестом, как изгибается речная струя на крохотном водопаде или тончайшая вуаль под движением воздуха, однако он ухватил грубо, вздернул на коня и плотно прижал к себе.
Она не успела возмутиться, как Алац пошел крупными скачками, если бы эти руки не придавили ее к его груди, она вылетела бы прочь на первом же прыжке.
Впрочем, он тут же отпустил, но она сама держалась одной рукой за его пояс, села боком, и мир с большой скоростью проносился мимо.
Сильный встречный ветер трепал ему волосы и пытался выдрать, выворачивал веки и раздувал ноздри. Волосы Мелизенды вообще вытянулись в струнку, но, едва конь остановился, моментально собрались вокруг ее головы огненным шаром.
– Тебе нужен платок на голову, – сказал он.
– Зачем?
– Не так будет видно издали, – объяснил он. – Из всех женщин на свете только у тебя, наверное, такая голова.
Она спросила с подозрением:
– Какая? Квадратная? Огурцом?
– Волосатая, – уточнил он. – Во все стороны торчат.
– Это у ведьм торчат, – сказала она язвительно, – а у меня локоны! Крупные. Много.
– А придавить нельзя?
– Не придавливаются, – объяснила она. – Уже пробовали.
– Такие жесткие? – спросил он с недоверием. – Тогда ты чудовище. На тебя охотиться надо.
Она сказала рассерженно:
– Волосы у меня мягкие, шелковистые и ласковые, как и я вся сама. Но они сопротивляются. Думаешь, няньки не пробовали разгладить, чтоб как положено?
Он подумал, снова посмотрел на ее голову, похожую на одуванчик.
– Да? А мне так даже нравится. Почему-то.
Она вывернула голову, стараясь заглянуть ему в лицо. В ее глазах было недоверие.
– Врешь?
– Правда, – ответил он. – У тебя красивые волосы. И хорошо, что их так много. Здоровая, значит. Много детей нарожаешь.
Она фыркнула.
– Размечтался! Буду я их рожать, надейся.
– Почему не хочешь?
– Да я их поубиваю сразу!
* * *
