Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая
Часть пятая
Часть шестая
* * *
Ютланд, брат Придона
Предисловие
Этот роман завершает тетралогию «Троецарствие». Кто читал первые три, сразу поймет, что здесь и о чем. Однако у этого есть одна интересная составляющая, которой не было в трилогии. Особенно важная для тех, кто играл в «Троецарствие», играет или будет играть, адрес: http://nikitin. wm.ru/. В этом романе не только имена, локации и события идентичны игре, но даже все герои, главные, второстепенные и промелькнувшие, взяты из списка лучших из лучших бойцов, охотников и рыбаков.
То же самое с кланами, их гербами, описаниями подвигов.
* * *
Часть 5
Глава 8
Мелизенда охнула, увидев на плече возвращающегося Ютланда карликового оленя с его удивительно изящными рогами, где так много ценимых всеми отростков. Колечко на пальце пастуха, конечно же, не заметила, занятая своим одеялом, что предательски расползалось, напоминая, что оно все-таки не совсем платье.
– Быстро ты, – сказала она. – И без хорта!
– Да? – переспросил он. – Просто ты не видела, как он отлучался. Это он и поймал, а потом к тебе вернулся. Есть будешь?
– Сырое? – спросила она. – Ах, как изящно ты обозвал меня зверюкой!
– Я? – удивился он. – Никогда бы не стал тебя обижать ни с того ни с сего. Думал просто, вдруг станешь есть…
Он бросил тушу под дерево и тут же забыл о ней. На обратной дороге подстрелил только для того, что объяснить свое долгое отсутствие, но принцесса то ли не пугнулась, то ли сделала вид, что ничего не боится, что хорошо. Человек, который может прикинуться храбрым, уже храбрее того, кто дрожит и плачет.
– И что там было? – спросила она.
– А ничего, – ответил он. – Показалось.
– Пугливый ты, – заметила она. – Ладно-ладно, осторожный!.. Не за себя опасаешься, а за меня, правда же?
Он ответил нехотя:
– Ну да.
Она восхитилась:
– Надо же! Брешет, и даже глазом не моргнул. Так я тебе и поверила!
Он поморщился, взглянул на костер, что стал намного ярче, насыщеннее, так бывает только с наступлением вечера, когда солнечный свет уходит за горизонт.
– Спи, – сказал он, – утром купим тебе платье.
Она осталась сидеть, кутаясь в одеяло, нельзя подчиняться мужчине сразу же, совсем на голову сядут и начнут помыкать, а он лег на спину и, раскинув руки, смотрел на плотный потолок из веток и листьев, где с той стороны скоро появятся крупные и мелкие звезды.
Мелизенда, выждав положенное этикетом время, тихонько опустилась в шаге от него и положила голову на его откинутую ладонь. Некоторое время так лежали молча, впервые не ссорясь и не желая ссориться, наконец она повернула голову в его сторону, теперь на его ладони не затылок, а ее щека. От нее странное тепло, что и не совсем тепло, хотя все-таки тепло…
Она притихла, отдаваясь непонятному чувству, никогда такого не ощущала, нечто удивительное, зародившееся в недрах ее тела и постепенно странной сладостной волной перетекающее в сердце.
– Где твой дом? – шепнула она. – Почему ты едешь один… только с конем и хортом?
Он молчал долго, а когда ответил, ей показалось, что в его старательно бесстрастном голосе звучат чуть ли не слезы:
– Потому что я как-то сразу… вот так вдруг… стал сиротой! У меня были отец и мать, красавица сестра, могучие старшие братья… и вот я один, как былинка в сухой степи…
Ее сердце сжалось от горячего сочувствия, она словно сама ощутила его боль, прошептала:
– Война многих оставляет сиротами…
– То они, – ответил он тихо. – А то… я же не думал, что вот так вдруг окажусь один в мире?
– У меня живы родители, – произнесла она, – дяди и тети, даже дедушка с бабушкой… но я все равно одна! У тебя хоть конь и хорт, что уж точно тебя любят!
– Я их тоже, – сказал он тихо. – Это все, что у меня есть.
Она вздрогнула, поежилась и придвинулась ближе, переместив голову с ладони на середину руки. Щека опустилась на локтевой сгиб, она чувствует щекой бегущую по двум толстым жилам горячую кровь, и та становится все теплее, а пульс там стучит все чаще.
Некоторое время прислушивалась к странному ощущению покоя, некое непонятное и сладко тревожное чувство, что еще никогда ее не посещало. Ютланд тоже не шевелится, лицо отрешенное, словно вслушивается в далекую и чудесную музыку, которая звучит только для его ушей.
Наконец она повернулась к нему и крепко обняла его.
– Ют, все будет хорошо!
Он обнял в ответ, побаюкал в руках, как ребенка в одеяле.
– И у тебя.
Они так и заснули, держа друг друга в объятиях. Никогда она не чувствовала себя так уютно, находясь в одеяле, как гусеница в коконе, а еще и Ют обнял ее крепко и держал в руках так, что никакой зверь ее не посмеет обидеть. Она чувствовала поверх тонкой ткани его твердые горячие руки, блаженное тепло идет от них и разливается по ее телу настолько непривычной негой, какую никогда в жизни еще не испытывала.
Утром она долго не поднимала веки, прикидываясь, что еще спит, а он, хоть и проснулся, это чувствуется, все так же держит ее крепко и бережно. Она бы даже сказала, что нежно, но дикий пастушок вряд ли даже слово такое слышал…
Наконец он очень осторожно расцепил руки, одну вытащил из-под ее головы, отошел на цыпочках. Она вздохнула, дальше притворяться уже неинтересно, раскрыла глаза, зевнула сладко, потянулась и села, придерживая рукой одеяло на груди.
Ютланд что-то шептал на ухо коню, тот с недоверием фыркал и смотрел дикими глазами.
– Доброе утро, – пропела она и заулыбалась, как ясное солнышко, мама говорила, что женщина должна быть всегда очаровательной, за исключением случаев, когда на чем-то настаивает. – Как спалось?..
– Паршиво, – ответил Ютланд хмуро.
– Что случилось?
– Да вот кто-то влез в наше единственное одеяло и завернулся в него, как червяк, – ответил он. – Не знаешь, кто это?
– Не представляю, – пропела она сладким голоском. – Но в такую жаркую ночь, надеюсь, ты не околел?
– Но замерз, – соврал он.
Она снова улыбнулась и проговорила уже тверже таким голосом, что исключал возможность отказа или неповиновения:
– Ты заедешь в ближайшее село, а я подожду в лесу.
– Зачем? – спросил он тупо.
Она вспыхнула.
– Как зачем? Ты уже забыл, что я сижу, как пугало, в твоем одеяле?..
– Почему как пугало? – спросил он. – Тебе идет…
– Дурак, – сказала она, так и не поняв, съязвил или же хотел, но не сумел сказать приятное. – Мне платье нужно!
– А-а-а, – протянул он, – извини, я тоже подумал, что в одеяле как-то не то, тебе лучше в мешок. А одеялом укрываться…
Она от злости покраснела, он отшатнулся.
– Понял-понял!.. Едем в ближайшее село. Может, лучше в город?
– Нет, – отрезала она, – в город в таком виде? С ума сошел! А тебе такое важное дело, как покупку платья, разве доверишь?
Он сказал растерянно:
– Такое важное… конечно, нет! Сам побоюсь браться. Но зачем тогда в село…
– В селе ты купишь хоть что-то, – выкрикнула она, – что все равно выброшу, когда попаду в город! Да и не будет в селе ничего такого, что изволила бы носить высокородная принцесса великого Вантита!
– А-а-а, – сказал он снова, – понятно…
И хотя понятнее не стало, но лучше не спорить, она так убеждена в том, что говорит высшую истину, выше которой могут разве что-то промямлить только боги, что глупо спорить, а то еще бросится с кулаками.
Алац подошел ровным шагом, на ходу что-то дожевывает, ей показалось, что в пасти мелькнул хвост и лапы ящерицы, но он посмотрел на нее строго черным глазом, и она сразу же засюсюкала:
– Ах какой ты бодрый с утра!.. Ах какой ты замечательный!
Ютланд вытащил из сумки еду и разложил на скатерти, на завтрак достаточно хлеба и сыра, Мелизенда не спорила, Ютланд старался не смотреть, как появляется ее тонкая белая рука, как нежные пальчики берут ломоть хлеба, как другой рукой придерживает сползающее одеяло, но глазные яблоки сами поворачивались в орбитах, он даже есть стал медленнее и уже не чувствовал вкуса, только смотрел, как она грациозно откусывает белыми жемчужными зубками…
– Хорошо у тебя хорт готовит, – сказала она с одобрением.
– Это не хорт, – буркнул он.
– А кто, конь?.. Молодец он у тебя.
– Все куплено на базаре, – сказал он. – Ладно, доедайте здесь с хортом, а я пока оседлаю нашего повара. Скатерть только не сжуй, хорошо?
Алац посмотрел на нее с подозрением, какие-то непонятные речи от этой недоженщины, Ютланд взгромоздил на его спину седло, Мелизенда вызвалась помочь, удивив несказанно, потом подумал, что для нее это только игра, во дворце могла видеть только игрушечных лошадок.
Пока она пыталась застегнуть хоть одну из пряжек подпруги, он собрал мешки, навьючил на Алаца. Хорт пытался помогать Мелизенде и азартно выдергивал ремешки из ее рук.
Когда он оказался в седле и протянул к ней руку, она уловила нечто в его взгляде, что можно бы истолковать как смущение. Похоже, наконец-то уловил, что она в одеяле не чувствует себя так же прекрасно, как в своих дворцовых платьях, и поднял ее осторожно, стараясь, чтобы ненароком не выдернуть ее из ее кокона.
Алац тоже осторожничал, чутко улавливая настроение юноши, пошел быстрой рысью, но не диким галопом, когда ветер точно сорвал бы с нее то, что служит одеждой.
Она чувствовала, что ее тянет задираться на каждом шагу, это потому, что вчера ухитрились заснуть с ним в обнимку, а это недопустимо, он же пастух, и вообще так нельзя, она понимает уже, а то, что это было волшебно прекрасно – только ухудшает все, она, выходит, совсем испорченная…
Ютланд тоже держал ее осторожно, как никогда, хотя и сам не понимал почему. Его руки сами чутко отзывались на любое ее движение, не давая свалиться, но и не прижимая к себе с той небрежностью, как было раньше.
Два села проскочили мимо, слишком малые и дикие, не сёла даже, а деревни, зато третье показалось достаточно зажиточным, на одном доме даже флюгер в виде петушка на палочке.
Она сказала быстро:
– Я подожду здесь!
Он огляделся, десяток деревьев, густой кустарник, небольшая балка, поколебался, но ссадил ее и сказал со вздохом:
– Хорошо. Я быстро. Ждите.
Она не поняла, почему сказал так, а когда унесся на худом страшном коне, увидела, что хорт стоит с нею рядом и тоскливо смотрит вслед хозяину.
– Охраняешь? – спросила она шепотом. – А он не знает, что я боюсь тебя больше, чем каких-то волков?
Хорт посмотрел на нее с пренебрежением, сел и почесал задней лапой за ухом. Замирая от ужаса, она присела рядом и робко поскребла пальцами в том же месте, мама часто говорила, что мужчины, как и все животные, обожают, когда их гладят и чешут. Хорт не сожрал ее сразу же, напротив, начал поворачивать голову, подставляя под чешущие пальцы новые места.
Расхрабрившись, она начала скрести сильнее, хорт блаженно закрыл глаза, нежился, чуть ли не мурлыкал, а в конце концов брякнулся на спину и подставил пузо.
Она почесала и пузо, что делать, когда-то выйдет замуж и придется чесать, можно начинать учиться уже сейчас…
Фигурка всадника исчезла за ближайшими домами, и почти сразу же появилась снова. Мелизенда распахнула глаза в удивлении, мама всегда говорила, что мужчины ненавидят ходить за покупками, но чтоб успеть все так быстро…
Он вихрем проломился через кусты, она перехватила его обеспокоенный взгляд.
– Целы? – спросил он с облегчением. – Фух…
– Не съела я твою собачку, – сказала она ехидно, – не съела, не беспокойся! Ничего не купил?
Он соскочил с коня, быстро вытащил из мешка два смятых платья и швырнул ей.
– Примерь.
Оба платья показались ей влажными, она поморщилась, типично простонародные из грубой ткани, однако выбора нет, поинтересовалась безразличным тоном:
– Долго торговался?
– Нет, – ответил он.
– Совсем не торговался? – спросила она и заулыбалась. – Какой ты щедрый!
Он кивнул.
– Да, я такой. Понимаешь, я бы заплатил, если бы нашел хозяев, но я боялся за собачку… да и за тебя попутно… так что схватил, что было на веревке, да скорее обратно…
Она с отвращением вытянула платье на длину руки.
– Это платье сушилось? Неизвестно, в чем было испачкано?
– Так сейчас же чистое, – возразил он.
– Да? – спросила она. – Что-то как-то странно пахнет…
– Да что ты всякую гадость нюхаешь? – спросил он. – Что у тебя за привычка?.. И вообще… Это же только для того, чтобы въехать в город, так?
Она тяжело вздохнула, ему хоть кол на голове теши, мужчина, что они понимают, сказала надменно:
– Отвернись.
Он послушно отвернулся, терпеливо ждал, за его спиной долго шелестело, вздыхало, хрюкало, чесалось, наконец он сказал раздраженно:
– Неужели я притащил три сотни платьев?.. Что за дурак…
Пришлось ждать еще дольше, наконец сладенький голосок пропел:
– Все, готово.
Он повернулся, рот начал расплываться в усмешке, но вовремя удержал лицевые мускулы и заставил себя смотреть сурово и надежно. В платье взрослой женщины она выглядит как никогда маленькой и жалобной, хотя вскинула голову и старается смотреть на него высокомерно и дерзко.
– Как на тебя шили! – сказал он жизнерадостно, так говорили, он слышал, в Арсе, когда хотели похвалить новые платья. – Ты как родилась в нем!
– И ни разу не стирала с тех пор, да? – съязвила она. – Уж лучше молчи, чем брякать умности. Как видишь, я сама доброта и прощаю тебе твою… похвалу.
Он спросил сердито:
– Прощаешь? Ты?
– Ну да, – объяснила она, – раз все еще не прибила!.. Я готова, поехали в город. Собачку тоже возьмем.
Он сказал сквозь зубы:
– Ну спасибо, что и о ней вспомнила.
– Я добрая, – напомнила она еще раз, – о всех забочусь. Даже о тебе, хотя… гм…
Она не договорила, демонстративно задумалась, а он не стал расспрашивать, раз именно этого ждет, вздернул ее к себе в седло, Алац повернулся и пошел бодрым галопом в сторону дороги, а хорт на этот раз поплелся почему-то сзади.
Спугнув непонятное наваждение, когда сердце не стучит, а сладко тает, и по всему телу прокатываются странные волны тепла, он держал ее крепко и грубо, чтобы не вылетела, когда Алац перепрыгивает упавшие деревья и высокие пни, даже ноги приподнимал, чтобы в таких случаях не набила задницу, а когда вот так почти целиком сидит на его бедрах, то ей мягче…
Наверное от того, что держит крепко и грубо, она не копошилась, устраиваясь поудобнее, не бурчала, что от его лап останутся кровоподтеки, а затихла и терпеливо пережидала такой длинный период скачки.
Ютланд не видел, где ближайший город, но как охотник по следу находит зверя, так и он издали увидел дорогу, этого хватило, чтобы развернуть коня и помчаться карьером. И хотя дорога между двумя городами, он ощутил, какой из них ближе и богаче, а еще как добраться ближе, все-таки дороги – это для слабых…
Мелизенда ощутила, что встречный ветер утих, приподняла мордочку от груди молодого пастуха, где ей так уютно и защищенно. Дорога идет далеко в стороне, Алац несет их напрямик к проступившему на сияющем небе городу с двумя высокими башнями и деревянной стеной.
Она сказала язвительно:
– Это город?
– Не видишь? – буркнул он.
– Это просто большое село, – отпарировала она.
– А тебе нужны дома, – спросил он, – или платье?
Она вздохнула, как-то глупо даже объяснять зависимость между величием города и благородством одежды, которую там шьют и выставляют на продажу.
* * *
