Часть вторая
Часть третья
Придон
Придон - великий герой, добывший меч бога Хорса, только в сердце его кровоточит глубокая рана. Он страдает от любви к прекрасной куявской царевне Итании, за одну улыбку которой не пожалеет и жизни.
Моим друзьям и недругам, с которыми так славно проводим время в Корчме!
Часть третья
Глава 2
Глава 2
Впереди показался мост, каменный, широкий, выгнутый крутым горбом, как коромысло, из серых камней, настолько серый и погрызенный временем, что вроде даже и не мост, а окаменевшая спина дракона, что застыл вот так на века, врос лапами и мордой в землю, ветры нанесли песка и земли, спрятав и хвост, грозы обломали гребень… хотя нет, весь не обломали, обгрызенные зубцы торчат по самому верху…
Придон, насторожившись, пустил коня поближе к повозке, первым проехал по самому мосту, заглянул и под мост, воды давно нет, даже высохшее русло заросло травой, хотя и угадывается место, где тысячи лет тому текла вода.
Занавеска дважды колыхнулась, у него сердце дрогнуло, но оба раза выглядывала служанка. Наконец, осмелившись, она тихонько поманила его пальцем. Придон со стесненным сердцем подъехал, служанка спросила пугливо, сама страшась своей дерзости:
– Господин, моя госпожа заснула… не могли бы вы посторожить ее сон, пока я… отлучусь на минутку?
Придон опешил, служанка смотрела на него широко расставленными глазами, артанки при всей своей свободе так откровенно не смотрят, наконец он замедленно кивнул, голос сразу стал хриплым и шершавым, когда он сказал:
– Да… да, отлучись!.. Эй, Коломан!.. Останови.
Служанка выскользнула, сказала торопливо:
– Вы не останавливайтесь, не останавливайтесь!.. А то госпожа рассердится, что задерживаемся. За меня не беспокойтесь, меня вон тот довезет!
Придон оглянулся, на служанку смотрел с плотоядной усмешкой Огнивец.
– А, – сказал Придон, – хорошо…
Он чувствовал себя немного обалделым, прямо с коня ступил в раскрытую дверь. Итания сидела с закрытыми глазами, золотые волосы распущены, щедрым ливнем ниспадают на плечи и грудь, тонкий нос заострился, длинные изогнутые ресницы бросили густую тень на чистые, нежные щеки. Упрямо сжатые губы сейчас растеряли каменность, слегка раздвинулись, распухли, вздулись, тугие и красные, как спелые черешни.
Он поймал себя на том, что неотрывно смотрит на эти губы. Сочные девственные губы, нецелованные, но созревшие для поцелуев, а сейчас, когда она заснула и не держит себя, такую хрупкую, в железной перчатке, это заметно, заметно.
Итания ощутила его приближение в тот момент, когда губы артанина почти касались ее губ. Она напряглась, пытаясь вскочить, но было поздно, его огромное лицо нависало, как скала, могучая рука обняла ее хрупкие плечи.
– Не смей…
Горячий рот накрыл ее губы. Она вздрогнула и застыла. Он целовал ее долго и мучительно нежно, непривычно нежно, от него струился жар и перетекал в ее губы, а дальше растекался по всему телу. Она старалась держать свое тело застывшим, подобно камню. Сперва так и было, но предательские волны прокатывались по телу, смешивали мысли, вздымали странные чувства. Она ощутила, что ее губы дрогнули, и… она не знала еще, как целоваться, но сейчас ей показалось, к своему ужасу, что она ответила ему на поцелуй, ответила неумело, коряво, но – ответила!
Поцелуй длился долго, она даже не помнила, когда и как уперлась руками в твердую стену груди, губы разомкнулись, она прошептала:
– Где… Гелия?
– Здесь есть я, – ответил он жарким шепотом, снова потянулся к ее губам.
Итания с силой уперлась обеими руками:
– Где она?
Он сказал, медленно трезвея:
– Думаешь, я уже убил ее? Итания…
– Где она?
– Едет на седле у Огнивца.
– Почему?
– Итания, здесь мы. Ты не видишь?
Ее лицо горело, она дышала часто, грудь вздымалась, в повозке было горячо, жарко, душно, Придон чувствовал, как на нем накалился металлический пояс, а обруч на лбу сейчас начнет сыпать искрами.
– Нет, – выкрикнула она свистящим шепотом. – Нет, Придон!.. Это сумасшествие. Мы не должны так…
– Я обезумел давно, – ответил он хрипло. – У меня нет ничего, кроме моего безумия… Надо мной смеются, хотя за мной все еще идут. И мне уже поздно становиться просто… простым. Да и не хочу. Я безумно, безумно люблю тебя, Итания. Во мне все сгорело, один пепел, только сердце все еще стучит твоим именем. Я не могу без тебя!
Он снова накрыл ее нежные губы горящим ртом. Она уперлась в его грудь кулаками, но не оттолкнула. Губы артанина, твердые, горячие, коснулись ее стиснутых губ удивительно легко. Она уперлась обеими руками в нависшую над нею гранитную скалу изо всех сил, он держал ее застывшее тело крепко, только сердце колотилось в ее груди отчаянно часто, она поймала себя на том, что безуспешно старается отвернуться, вырваться и в то же время ощутить поцелуй.
А он сам не понимал себя, был уверен, что набросится сразу же, едва увидит, но вот даже сейчас его ладонь на ее затылке становится для нее лишь тяжелее, ее лицо с испуганными глазами приближается, ее губы покраснели, увеличились, ее прерывистое дыхание становится еще чаще, уже слышно, как отчаянно стучит ее сердечко.
Ее взгляд ушел в сторону, кровь гремела в его висках, но он накрыл ее рот бережно, нежно, чувствуя и наслаждаясь формой ее губ, их полнотой, жаром, невыразимой сладостью. Их тела соприкоснулись, он слышал, как трепещет ее сердце, ощутил ее страх и смятение.
Потом он заставил себя оторваться от сладких губ, медленно распахнул ее платье, пальцы вздрагивали от прикосновения даже к ее одежде, а когда открылась белоснежная грудь, он замер, видя изумительные опрокинутые чаши, пышные, с розовыми сосками, с дивными, как пенка на молоке, морщинками. Перед глазами качнулся и сдвинулся в сторону весь мир, даже в самых жарких мечтах не представлял, что ее кожа так бела и нежна, так будет поблескивать в этом полумраке качающейся повозки, от нее такой аромат, что он застонал беззвучно, боги, только не дайте мне умереть сейчас, потом – да, но сейчас все, что угодно, за час моей жизни, я не могу не целовать эти груди, эту кожу…
Итания, потрясенная и едва не теряя сознание от удара неожиданных чувств, смотрела на него оцепенев, в глазах ее отражалось смятение, а он целовал ее грудь, трогал кожу твердыми губами, что уже совсем не твердые, а удивительно нежные, от прикосновения которых все тело пронизывает неведомыми искрами, длинная молния пробегает по коже до самых кончиков пальцев, в глубинах нарастает горячее тепло…
Она чувствовала, как ее мягкая и нежная грудь уперлась в его, похожую на гранитную плиту, только его грудь наверняка жестче, вдруг ощутила, что кончики ее грудей стянулись в тугие комочки, приподнялись острыми кончиками и погрузились в эту каменную плиту его грудных мышц.
Колеса равномерно постукивали, их раскачивало, в окошко время от времени врывался порыв свежего воздуха, охлаждал разгоряченную кожу, и тут же она накалялась от внутреннего жара снова. Итания не чувствовала, что делают его руки, она наконец обхватила его за шею, руки проделали это сами, а ее пальцы ухватили его за волосы, она в странном сладком безумии, не понимая, что делает, но все замечая как будто со стороны, с силой прижала его голову к своей груди.
Треснула материя, Итания поняла, что это шелк ее платья, жар в теле стал невыносимым, она стискивала зубы, чтобы не вырвался странный стон, в котором не будет муки, а если и мука, то совсем не та, от которой страдают, в повозке слышалось их хриплое дыхание, они дышали в унисон, жарко, огненно…
Как в другом мире послышался стук копыт. Неприятный голос прокричал по ту сторону тонкой стенки повозки:
– Придон, нас преследует дракон!
Некоторое время ничего не происходило, только руки на ее теле дрогнули и остановились. Она все еще не выпускала его голову. Пальцы с наслаждением погрузились в густые черные волосы, однако голос повторил нетерпеливо:
– Дракон… Уже два дракона!.. На втором – двое… или трое! Что будем делать?
Придон застонал, она чувствовала, что для него оторваться от ее тела тяжелее, чем разломить горный хребет, но скрипнула дверь, холодный, как зимний, воздух ворвался и ожег ее пылающую кожу, тяжесть на ее теле исчезла, хлопнула дверка.
Итания не шевелилась, трепещущая, не понимающая, что произошло с ее телом, почему в нем такой неожиданный жар, почему такие тяжелые волны крови бьют в голову, в сердце, прокатываются по всему телу, словно это морской прибой или даже разбушевавшееся море?
* * *
Придон вскочил на коня, Огнивец придержал повод, взгляд его скользнул по груди Придона, брови его взлетели на середину лба. Две кровоточащие ранки на расстоянии растопыренных пальцев одна от другой, кровь стекает алыми струйками, вот уже застыла… словно кто-то сумел всадить две острые стрелы, хотя известно, что проще пробить стрелами гранитную плиту, чем поцарапать Придона.
Один дракон кружил над повозкой, а второй едва-едва показался, заметил его только Франк, он и кричал, в руках у него уже был лук с наложенной на тетиву стрелой.
– Они искали нас! – прокричал Франк. Глянул на Придона, едва не выронил лук от великого изумления, повторил: – Они искали… Этот, первый, сделал круг на высоте, улетел. Я думал, все, а он вызвал второго…
Придон приложил к глазам ладонь козырьком, всматриваясь в режущую глаз синеву. Дракон, что кружил над ними, производил впечатление стрекозы с сильно вытянутой худой головой, даже крылья почти прозрачные, как и сам наполовину прозрачный, бледный, словно больной. На нем виднелся один наездник, на втором драконе, если остроглазый Франк не ошибся, двое или трое, и сам дракон даже издали производит впечатление сильного свирепого зверя…
– Стреляй, – сказал он жестко. – Это уже наша страна, но нам все равно не нужны соглядатаи!
Франк начал медленно поворачиваться, нацелившись в подлетающего дракона. Придон задержал дыхание. Первый дракон выглядит безобидным, это разведчик, и наездник на нем словно ребенок, видимо, тщедушный маг, он удирает во все лопатки, а второй – явно боевой дракон, между иглами гребня блещут металлом панцири и шлемы воинов, теперь уже видно – троих.
Звонко щелкнула тетива. Франк тут же выхватил вторую стрелу, наложил, в одно мгновение оттянул до уха и отпустил, тут же рука метнулась за голову, в пальцах мелькнуло белое перо.
Дракон даже не пытался уклониться, привык не страшиться стрел, что выпускают руки человека. Придон видел, как брызнули, словно осколки льда, костяные пластинки на выпуклой широкой груди. Вторая стрела то ли прошла мимо, то ли вонзилась незаметно, Придон не увидел, зато третья догнала и вонзилась в заднюю лапу.
С небес раздался оглушающий рев. Стрела пронзила лапу насквозь, торчала, высунув с одной стороны клюв, а с другой стороны – оперенный хвост. Дракон забил крыльями чаще, закачался, его занесло в сторону, выровнялся с трудом и, неровно ударяя крыльями, торопливо пошел над лесом вдаль. Когда скрылся, Придону почудилось, что при таком полете может задеть верхушки деревьев, а Франк прислушался, заорал ликующе:
– Упал!.. Упал!.. Я сбил этого толстого гуся!
Огнивец завертелся в седле, умоляюще взглянул на Придона.
– Надо бы добить, а?.. Это же гад!.. Надо бы добить, вдруг там уцелели?..
Придон сказал раздраженно:
– И драконьей печени отведать?
– А что плохого? – обиделся Огнивец. Он указал на грудь Придона, где коричневыми комочками бурлилась запекшаяся кровь. – А это что за странные такие раны?.. Словно каленым железом…
– Ладно, – ответил Придон, – езжай проверь, что там… упало. И ты, Франк, езжай, это ж твои стрелы! Если кто-то уцелел из людей, хотя это вряд ли, привези живым.
Огнивец свистнул, крикнул своему десятку, те, как будто уже изготовились, с криком и визгом пустили коней вскачь.
* * *
Итания со смятением ждала, когда Придон, справившись с драконами, а он справляется со всем, вернется к ней. Однако Придон, как будто чуял ее ожесточение и готовность дать отпор, не появлялся, даже не подъезжал к повозке.
Не сказать что он был занят, она украдкой следила за ним, приоткрыв занавеску самую малость, едет либо в одиночестве, либо в сопровождении телохранителей, но беседует с ними редко, весь устремлен вперед, солнце играет на литых плечах, блестит в черных волосах, и никогда не блеснет на зубах, ибо за время поездки ни разу не улыбнулся, черные брови сдвинуты, в лице злое, сжигающее внутренности нетерпение.
Гелия ждала наказания, страшилась, но Итания сперва промолчала, потом заговорила с нею, как будто ничего не случилось. Ничего не изменить, а во всем, что случается, виноваты не пленники, а их пленители.
Наконец далеко на горизонте показались высокие белые стены, туда, подбодрившись, понеслись всадники с сообщением, что великий Придон уже близко. Итания с замиранием сердца посматривала на стены, а потом уже и на ворота, распахнутые широко, охраны никакой, артане чувствуют себя полными хозяевами.
Дорога запружена, повозки и телеги тянутся с товарами в обе стороны. Ей показалось на миг, что не было страшной войны, десятков тысяч убитых, сожженных городов, распятых и повешенных, замученных, что ее родной и прекрасный город никто не захватывал…
В самом городе открыты все лавки, из булочных рядов пахнет свежим хлебом, вот пахнуло благовониями – в город все еще везут эти ненужные артанам драгоценности… Впрочем, для них это просто масло для светильников.
Горожане не узнавали повозку, но, когда та остановилась у ворот дворца, Итания вышла, сразу же зеваки закричали: «Итания, Итания», указывали пальцами, и поглазеть на нее сбежалась целая толпа.
Придон тут же оказался рядом, конь яростно храпел и косился на толпу огненным глазом, Придон сказал зло:
– Я бы разогнал их, но ты опять скажешь, что обижаю твоих подданных.
Она сказала с холодком в голосе:
– Когда ты сравнивал с землей целые города, ты их не обижал, верно?
– Была война, – ответил он скупо. – На войне все иначе.
Она отвернулась, пошла к дверям, которые открыли перед ней услужливо и с низкими поклонами. Ненавижу, подумала она. Ненавижу своих куявов, ненавижу, ненавижу!.. Они уже забыли, что их завоевал враг. Снова живут, как жили. Как будто им все равно!
Гелия торопилась следом, забегала то справа, то слева, сообщила шепотом, что великий тцар Придон для их общей спальни определил лучшую из комнат, но Итания сжалась при одной только мысли, что придется спать в зале Малого Совета, куда ее отец допускал самых признанных полководцев, знатных людей, где общался с советниками, принимал доверенных лиц, награждал вельмож, беседовал с послами и принимал их дары…
В ее покоях за это время не только замыли кровь убитых, но и полностью заменили попорченную топорами и мечами мебель, убрали часть ковров, заменили, никого не спрашивая, на те, которые, по их разумению, красивше. Получилось ярко и глупо, но кто из артан это поймет? Она с ужасом и омерзением слышала из своей спальни, как четверо дюжих мужчин пронесли массивную дубовую кровать, с гоготом и шуточками устраивали ее, то придвигая к очагу, то, напротив, поближе к распахнутому окну.
Служанки молча, со слезами на глазах переодели Итанию. Заледеневшая от внутреннего холода и страха, она неуклюже накинула плед на плечи. Гелия яростно ворошила угли в очаге, подбросила несколько березовых поленьев. Итания ощутила слабую благодарность, Гелия понимает, что вот-вот превратится в комок льда. Да и у остальных девушек на глазах слезы, смотрят сочувствующе, а этих артан ненавидят люто, хотя те им лично не сделали ничего особенно плохого, а то, что почти всех изнасиловали, так это участь всех служанок и без всякого нашествия врага…
Но Гелия долго грустить не в состоянии, весело сообщила, что все вещи Итании целы, ничего не сперли, паразиты, захлопотала, начала переставлять, запела что-то веселое, легкомысленное. Ей можно жить бездумно, сегодняшним днем, ибо все равно нити ее дней в руках хозяев, будь то ее руки, Итании, или железные руки артан. Не она решает, где ей завтра спать, где жить и даже что надеть, но вот ее, Итанию, готовили жить иначе…
Она подошла к окну, чтобы служанка не видела ее лица, но не смотрела во двор, а закрыла глаза и прислонилась виском к холодному камню. Легкий ветерок ласково трепал волосы, приносил снизу цокот подкованных коней и сухой стук копыт, грубые мужские голоса. Так она стояла, как ей казалось, бездумно, без чувств, без желаний, отдавшись странному и в чем-то приятному чувству. Когда не она решает, а решают за нее. Потом чувство стыда кольнуло в сердце, она поспешно открыла глаза.
Со стороны ворот донесся звонкий зов трубы. По широкой улице в сторону дворца неслась конная сотня артан. Все обнажены до пояса, но даже отсюда видно, что не простые воины: заходящее солнце отсвечивает на их широко разнесенных в стороны блестящих плечах, превращая в отполированный металл, сверкает на широких пластинах груди, прыгает по конской упряжи.
Передний всадник, настоящий гигант, держал в вытянутой руке древко стяга, на полотнище трепещет изображение огненного коня, в навершие вделан черный камень. От него во все стороны брызжут красные искры, словно всадник несет пылающий факел.
Артане ворвались во двор, быстрые, легкие, в то же время могучие, как туры, и ловкие, как пардусы. Их кони, с гибкими, как у змей, шеями, тонконогие и трепетные, мгновенно заполнили все пространство без всякой толчеи, суматохи, всадники соскакивают легко, Итания ни одного не увидела, чтобы слезал по-куявски, то есть сползая животом и хватаясь за седло, все держатся весело, празднично, хохочут и звонко шлепают один другого по литым плечам.
Победители, подумала она тускло. У них повадки победителей… Правда, такими были еще до вторжения в Куявию. Сильные, смелые, не щадящие жизней. В любой момент готовые умереть так же красиво, как и жили. А для них это очень важно, чтобы умереть именно красиво.
Всадники расступились, во двор въехал на огромном белом коне обнаженный до пояса молодой мужчина с черными волосами, которые придерживал на лбу обруч. Итания попыталась смотреть на него как на молодого мужчину с черными волосами, абсолютно незнакомого, может быть, поймет, что же с нею такое, почему не может без него… За ним держались Меривой и Франк, их Итания уже знала, рослые, как молодые дубы, красивые и молодцеватые. Они настороженно посматривали по сторонам, но Придона, похоже, совершенно не волнует его безопасность, к тому же среди своего отряда героев.
Он спрыгнул, оруженосец перехватил повод, Итания невольно отступила, когда Придон внезапно вскинул голову и остро взглянул на окно.
Сердце стучало часто, она уперлась лбом в камень, снова закрыла глаза, попыталась уйти в свой мир, но не получалось: за спиной Гелия, напевая, взбивала подушки, готовила ложе, а со двора доносились ржание, грубые выкрики, щелканье бича.
– Если бы я могла, – прошептала она, слезы брызнули горячими струями, – если бы могла… Но неизвестно, жив ли отец вообще, могучий Дунай убит, Рипей погиб, убиты или разбежались все, чьи лица я привыкла видеть во дворце из года в год… Что мне делать? Что делать?.. Разве что умереть…
Гелия услышала, вскрикнула в испуге:
– Умереть? Да вы что?.. В вашем возрасте?
Итания вновь приблизилась к окну. Желание выброситься стало таким сильным, что она ухватилась за подоконник и начала перегибаться на ту сторону, но взгляд зацепился за искрящиеся, как алмазы, вершины гор на синем небе, зеленые ели, оранжевый солнечный свет на коричневых скалах. Воздух чистый, резкий, пахнет неземными ароматами. Солнце уже медленно опускается к закату, в оранжевых лучах проступает багровость, скоро весь запад неба станет красным, как кровь, поднимется луна, зажгутся звезды, тоже чудо и неземная красота, а потом снова край неба заалеет, зажгутся облака, поднимется ясное чистое солнышко… и всего этого она больше не увидит?
Сердечко ее стучало часто и перепугано.
– Я не могу умереть, – прошептала она. – Я же… куявка. Но как легко расстаются с жизнью артане! Что у них в крови? Как они могут? Почему не могу я?
Гелия с грохотом придвинула поближе к ложу столик с благовониями и притираниями.
– Вот так будет лучше! Верно, госпожа?
Итания, не отвечая, подошла к дверям. Створки распахнулись с легкостью, не заперто, но в коридоре два артанских воина сразу поднялись, напрягли мышцы и подобрали животы. Она видела, с каким восторгом смотрят оба, однако голос старшего из них был тверд и неколебим, как горный хребет:
– Госпожа, мне очень жаль… но остальные помещения еще не проверили…
Она не поняла, удивилась:
– Не проверили? Что это значит? Кто-то запустил сюда ядовитых змей?
– Хуже, – пояснил страж. – Мы не знаем, где могут быть тайные ходы. Здесь стены толстые, колдуны сейчас просматривают их насквозь. Уже нашли две щели!.. Зато восточная часть дворца уже проверена вся, там можно… Хотите, я вас проведу? И еще проверены полностью оба здания по ту сторону сада.
– Нет, – отрезала она. – Не хочу. Я хочу лишь выйти. Из дворца вообще. На улицу. Это ведь мой город?
Страж поклонился:
– Ваш, госпожа. Но вам это лучше решить с нашим повелителем, благородным и богоравным Придоном.
Она поморщилась, сперва победоносный, а теперь еще и богоравный! Правда, после того, как у него за одну ночь зажила рана, все уверились, что Придон сам превратился в бога.
– Хорошо, – ответила она сухо. – Я поинтересуюсь у вашего богоравного.
И даже благородного, добавила про себя, но решила приберечь эту шпильку. Что-то артанские понятия о благородстве все сильнее отличаются от куявских представлений.
* * *
