Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть вторая
Часть третья
Куявия
Очаровательным женщинам: Татьяне, Лиске, Anais, Pearl, Karele, Нечто Рыжей, Суламифи, Ruth, Сударушке, Инне Tiggi, Mar – чье присутствие смягчает суровые правы буйной Корчмы http://nikitin. wm.ru/ – с любовью и нежностью!
* * *
Часть третья
Глава 7
В городе Мысники, за сутки до Куябы, приехал на поклон Твердохлеб, князь из рода Шелюковичей. Иггельду шепотом сообщили, что у Твердохлеба одних только городов во владениях больше сотни да тысяча деревень. Если собрать его отряды в одну армию, то получится войско не меньше, чем у вторгшихся в Куявию артан.
Иггельд покосился в окно, по площади как раз стройными рядами по шестеро проходили прекрасно вооруженные и обученные конные отряды. Во главе каждого ехал сотник на богато украшенном коне, а поравнявшись с дворцом, взмахивал мечом, кричал «Слава!» – и здание дворца всякий раз вздрагивало от мощного рева из множества здоровых глоток.
– Что ж, – сказал он ровным голосом, почти не скрывая отвращения, – будем считать, что вы сохранили войска и людей для этого решающего часа… И теперь готовы послужить Куявии.
Твердохлеб слегка поклонился, глаза быстро-быстро ощупывали лицо молодого полководца, которого чернь называет Освободителем.
– Да, – подтвердил он напыщенно, – я принес ложную присягу артанам, именно ложную… Надо было сохранить… такова жизнь. Разве мы не куявы?.. Я просто обманул артан. Теперь готов повести мои войска освобождать свои земли…
Иггельд покосился на Подгорного, Кольцо, стоят по бокам неподвижные, суровые, но за их спинами в полной готовности застыли их люди. Гнев ударил в голову, Иггельд ощутил, как голос становится хриплым и жарким:
– Не ваши земли, а всю Куявию пойдут освобождать эти люди. Пойдете вы с ними или нет – я пока еще не решил!
Князь отшатнулся, на лице отразилось негодование. Он воскликнул:
– Как это?.. Это мои земли, это мои люди!
– Уже нет, – отрезал Иггельд. – Человеку, который запятнал себя сотрудничеством с врагами, в то время как другие проливали кровь… грозит лишь веревка! Кольцо, как у нас насчет веревок?
Кольцо быстро выступил вперед. Злые, хищные, как у рыси, глаза ощупали взглядом толстую шею князя, он сказал зловеще:
– На такую жирную найдется даже шелковая. Все-таки князь! Древний род…
Иггельд бросил коротко:
– Ладно, если ты такой щедрый – вешай на шелковой.
Он повернулся, и уже у дверей догнал истошный вопль князя:
– За что?.. Благородный Иггельд, помилуй!.. Моя дурость виной!.. Пощади!
Иггельд уже за дверным проемом обернулся, с сомнением посмотрел на упавшего на колени князя. Тот размазывал по бледному от ужаса лицу слезы, трясся, хватался за ноги поднимающих его Подгорного и Кольца.
– Что не нравится? – спросил Иггельд. – Веревка?.. Лучше топором по шее?
– Лучше! – твердо сказал Кольцо. – Что ж князя вешать, как вора какого-то? Это простой люд вешают, а благородным срубливают головы.
Иггельд отмахнулся:
– Ладно, руби, законник.
Князь вскричал:
– Возьми моих людей, возьми землю!.. Жизнь оставь только, жизнь!
Иггельд кивнул Кольцу:
– Ладно, оставь его. Пусть живет. Но людей его разбей на малые отряды и влей в войско. А с землей… подумаем, как поступить.
Он захлопнул за собой дверь, на душе гадко: жестоко и грубо с таким немолодым человеком, но, с другой стороны, вся жизнь жестокая и грубая. Этот князь ничуть не хуже и не лучше князя Бруна, но тому не повезло, а мог бы на месте Бруна оказаться этот Твердохлеб. А Брун мог бы точно так же выждать момент, переметнуться на сторону очередных победителей и снова сохранить земли, богатства, власть, а то и приумножить за счет обнищавших или погибших соседей.
* * *
Ненадолго оставив войско, он облетал на осчастливленном Малыше Куявию вдоль и поперек, вовремя увидел, как из Артании перешло пограничную реку могучее конное войско. За все время нашествия из Артании постоянно мчались в Куябу новые искатели приключений, но в последнее время их перехватывали и побивали на ходу. Артане наконец поняли, что нечто изменилось, придержали удальцов, собрали их под командованием старого опытного полководца Оргоста. Куявы начали нападать на их войско еще с первого дня, как только Оргост перешел граничную реку, но войско двигалось, почти не замечая мелких укусов. Иггельд велел уничтожать по пути припасы, вывозить зерно, чтобы артанское войско поневоле разбилось на мелкие отряды. Оргост вовремя понял опасность, начал собирать телеги и увозить продовольствие.
Быстрое конное войско тащилось едва-едва, легкие артанские кони гарцевали вокруг обоза, но отдаляться не решались: откуда ни возьмись появлялись куявы, всегда впятеро больше числом, выпускали тучу стрел и бросались в отчаянную атаку. Если артане стыдились сразу вернуться обратно к войску, живым не возвращался никто.
И все же Оргост двигался хоть и замедленно, но неуклонно, как тень ползущей по небу грозовой тучи. По оправдавшей себя воинской тактике упорно пускал во все стороны конные разъезды, иначе можно погубить войско, собирал сведения, делал поправки и снова вел войско, избегая ловушек.
В это же время в лагере куявов Вихрян подозвал Подгорного и велел быстро:
– Сотню Кольца – влево, пусть пройдет за рощей и собьет два разъезда!.. А ты бери две сотни, для тебя тоже есть добыча…
Берич спросил недоверчиво:
– Откуда знаешь?
– Иггельд сообщил, – ответил Вихрян коротко.
Подгорный смерил взглядом едва заметную в синеве черную точку.
– Как?
– Видишь, поворот делает? Крылья сложил. А теперь повернул влево. Выполняй!
Подгорный вскочил на коня и помчался к сотне Кольца. Потом взял еще две сотни, конников Ранка и Третьяка, сбил разъезды, зашел с тыла, отчего артане решили, что окружены, остановились, поспешно стали готовить воинский стан к обороне. Но никто не напал, двинулись снова, но уже с великой осторожностью, опасаясь нарваться на большие силы, так как куявские конные отряды, переняв их тактику, перехватывали и уничтожали разъезды.
Артане встревожились, двигались тесными отрядами, каждую минуту готовые к бою. Сотни Третьяка, Ранка, Казана, Осташко и других молодых военачальников, что щеголяли один перед другим удалью, перехватывали обозы с продовольствием, разрушали мосты, убирали с пути все, что артане могли бы использовать для себя, будь это кусок хлеба или клок сена для коней.
На ночь артане выкапывали ров и выставляли удвоенную стражу, но развеселившиеся от таких успехов куявы поднимали в ночи крик то справа, то слева, звенели оружием и делали вид, что вот-вот набросятся всем скопом. Артанам приходилось стоять всю ночь с оружием в руках, каждую минуту ожидая стремительной атаки.
На четвертую такую ночь люди уже засыпали стоя, оружие валилось из рук, а днем спали в седлах, опустив головы. Лошади нередко выходили из строя и шли туда, где видели зеленую траву. Знаменитый боевой дух артан быстро падал, и хотя все готовы сражаться, никто не отступит перед трусливыми куявами, что не решаются напасть честно, без сна и еды даже самые выносливые начинают чувствовать себя слабее женщин.
Хуже того, от бескормицы начали падать кони. Куявы смелели день ото дня, нападали на отдельные отряды, что шли в охранении. Завязывались бои, появились первые пленные артане, что само по себе сперва было великой диковинкой, а потом на пленных артан стали смотреть, как на нечто обычное, Иггельд велел не беречь их для выкупа или обмена пленными, а тут же казнить, чтобы у артан развеялись презрительные слухи о мягкотелости куявов.
Для большей убедительности он велел сажать пленных на колья и расставлять на пути наступающего войска – артане все еще двигались в направлении Куябы. Артане, похоже, приходили в дикую ярость, клялись отомстить, это Иггельд учитывал, но теперь они видели и беспощадную жестокость куявов, Иггельд строжайше запретил вступать в любые переговоры, неумолимо истребляли артан везде, куда дотягивались руки.
* * *
Он похудел, почернел, от ненависти лицо потемнело и стало похожим на вырезанное из дерева. В глазах полыхала ярость, желваки то и дело выступали под кожей и перекатывались, зловещие и рифленые. Но теперь в нем властность полководца, все убедились, что ведет не простое сражение, а настоящую войну на полное истребление артан, и преисполнились почтения к его мудрости, так опередившей возраст.
Огромное войско артан, что с веселыми песнями перешло границу покоренной Куявии, даже не самой Куявии – ее нет! – а куявских земель, сейчас тащилось из последних сил, со стонами и хрипами, рассчитывая только на богатства и крепкие стены Куябы, где сам Придон с его богатырями. Все гонцы, что слал в отчаянии к Придону Оргост, неизменно перехватывались дозорами. Иггельд страшился подумать, что стрясется, если хоть один проскользнет в Куябу и войско Придона поспешно выйдет навстречу.
Пока что даже с этим ослабленным войском вряд ли удастся совладать в одном решительном бою, а если оба войска соединятся…
– Пленных не щадить! – повторял он. – Все разъезды истреблять. Да, истреблять! Там же, где встретили. Это не игра, а война! Победа близка, нам нужно только самим не упустить ее из рук.
Когда до Куябы оставалось двое суток, он решился и ночью напал на артанский стан. Еще вечером с Малыша хорошо запомнил, кто и где, в полночь обрушился, как смертельный вихрь. Но, будучи осторожным, две трети войска оставил сторожить дороги, а сам повел отборную часть, люди которой уже отметились в прошлых боях.
Сам Оргост, опытнейший военачальник, вынужден был в страхе бежать из шатра, телохранители сцепились с невесть откуда вынырнувшими из тьмы врагами, их намного больше, а Оргост – не мальчишка, чтобы вот так схватиться за топор и погибнуть красиво как воин, но бессмысленно как военачальник.
Он примчался на другую сторону стана, где уже все с топорами в руках и быстро строились, ожидая нападения, принял командование и повел их навстречу врагу.
Сражение продолжалось всю ночь, неизвестно, чем бы кончилось, но подоспела посланная Придоном тысяча конников под командованием отважного Волога. Те сумели пробиться через ряды врага, и счастье покинуло куявов. Под утро стан был освобожден, но потери были ужасными. Оргост с горечью смотрел на изрубленный шатер, у входа застыли тела его стражей. Удар нацелен очень метко и четко, чувствовалась рука очень опытного военачальника. Он уже слышал о неуловимом Иггельде, что сперва нападал на артанские отряды в одиночку на своем проклятом драконе, потом сумел организовать оборону высоко в горах, а теперь явился в Нижнюю Куявию как освободитель и даже, тьфу, спаситель.
Нет, если его кто-то и недооценивает, то только не он, Оргост. Уже видно, что удар нанесен в самое уязвимое место. И в то же время можно поклясться, что стан по-прежнему окружен и к Куябе придется пробиваться своими силами. Что ж, до нее совсем рукой подать, не может быть, чтобы Придон не услышал и не помог…
* * *
Иггельд со стыдом вспоминал те дни, когда Придон с небольшим войском вышел из Куябы, прошел через встречные куявские войска Антланца и Ратши, как раскаленный камень через рыхлый снег, почти без помех прорвал и его оборону, соединился с Оргостом. В куявском лагере сперва обрадовались, как же, теперь артане в осаде все, даже Придон со своим небольшим отрядом, уже поредевшим, не вырвутся, тут им и смерть, место удобное: излучина реки, берег с той стороны крутой, не выберутся. На всякий случай отгородились глубоким рвом, землю сложили в виде высоченного вала.
Да, никто бы не выбрался, Иггельд был уверен, что Придон в ловушке, но артанский герой сумел темной ночью переправиться со своими телохранителями через реку вплавь, ударил с той стороны и учинил такую резню, что все решили, будто явилось новое войско… А когда всей массой поперли туда, осажденное артанское войско забросало вязанками хвороста ров и ударило в спину.
Стыдно сказать, но артане снова гнали и уничтожали их весь остаток ночи, утро и половину дня, а прекратили преследование только потому, что сами едва держались на ногах от усталости. Иггельд тогда метался на Малыше, пытался соединить разрозненные бегущие массы, потом просто указывал путь, а когда избиение прекратилось, собирал уцелевших в одно место. Но даже после такой кровавой бойни их оставалось намного больше, чем артан. И когда артанское войско победно вступило в Куябу, Иггельд в ярости заявил:
– Клянусь, ни один из вошедших в наш стольный град с артанским топором в руке не выйдет живым!..
– Клянусь! – прокричал Антланец.
– Клянусь! – сказал Ратша резко.
– Клянусь! – проговорил Вихрян сурово.
– Клянемся! – сказали братья Казан и Осташко, могучие военачальники из племени тугенов.
– Разбить воинский стан, – велел Иггельд, – в виду главных ворот Куябы! Пусть несокрушимый Придон видит, что мы не разбиты. Мы проиграли сражение… мы проиграли много сражений, но войну мы выиграем. Артане будут уничтожены, Куявия станет свободной.
Антланец посмотрел на него, добавил многозначительно:
– И сильной. Теперь вижу, будет сильной.
Стан начали разбивать напротив главных ворот Куябы, но Иггельд не учел, что войск с Антланцем и Ратшей прибыло немерено. За два дня воинский стаи превратился почти в такой же по численности город, как и сама Куяба. А люди все прибывали, за неделю город окружили воинским станом, одних шатров для военачальников пламенели сотни и сотни, а когда наступала ночь, то казалось, что само небо опустилось на землю: яркие точки костров тянулись от городских стен по всем направлениям, казалось, до края света.
Артане затихли, из города вылазок не делали, но Иггельд понимал, что взять Куябу так, как взял ее Придон, не удастся, а пытаться взять штурмом – нелепо. Стены сами же сделали настолько высокими, что никому не перебраться. Ворота не пробить никаким тараном, да и сам знал по опыту защиты своей Долины, что тараны – слабая надежда, если на охране ворот не полные олухи.
Иггельд ежедневно объезжал Куябу на коне в сопровождении военачальников, но больше слушал их доводы, чем смотрел на город. Он столько раз поднимался на Малыше и осматривал город сверху, искал слабые места, что мог нарисовать на песке расположение всех домов и дворцов. А слабых мест… не находил. Придон – великий воин, и хотя о нем говорят лишь как о смелом рубаке и отважном герое, но сейчас выказывает себя умелым полководцем, прекрасно управляется с огромными массами войска, искусно защищает огромный город.
В Куябе масса сокровищ, артане не расстанутся с ними по доброй воле. Скорее с жизнью, чем с такими богатствами. В степной стране, где города только в самой северной части, да и то из дерева, недолговечные, быстро сгнивающие, невозможно накопить сокровища, потому артане ошалели от сказочных богатств Куявии, хватали все, до чего дотягивались руки, поспешно отправляли добычу в Артанию, вереницами тянулись обозы, сюда – пустые, а обратно – нагруженные так, что колеса увязали в земле даже при сухой погоде.
Успели вывезти, по мнению артан, богатства неслыханные, небывалые, сказочные, но на самом деле едва ли десятую часть. Позже отряды повстанцев начали перехватывать обозы, и артане последний месяц все сокровища из других городов, поместий и загородных имений свозили в Куябу, чтобы отправить все под охраной сильного отряда. Так что сейчас в Куябе столько золота, драгоценных камней, дорогих изделий, что ни один артанин с ними не расстанется иначе как вместе с жизнью.
* * *
Из ополчения он создал полк, а потом и полчище, укомплектовав доспехами, заменив вилы и топоры на мечи и копья Теперь, когда артане остались в Куябе да еще в двух-трех городах, можно без помех наладить производство добротного оружия. Они окружили тройным кольцом Куябу, в передних рядах расположились копейщики на случай, если артане обезумеют настолько, что решатся на вылазку, за ними лучники, еще дальше – пешие ратники, и только за ратниками располагалась тяжелая панцирная конница, среди них и расцвели, как дивные цветы, шатры военачальников.
Со спины Малыша хорошо видны бесконечные обозы, все тянутся к стану, туда же – вереницы груженых коней, повозок, телег, все загружено битой дичью, птицей, овощами, фруктами. Мясо гонят в лагерь в виде стад коров, овец, коз, все это кричит, мычит, блеет, воздух дрожит от неумолчного гула, что достигает небес, Малыш в полете вздрагивает и делает огромные глаза, не понимая, что творится внизу.
– К шатру! – сказал ему с загривка всемогущий и всезнающий папа.
Малыш с готовностью наклонил правое крыло, приподнял левое, ветер пошел обтекать по дуге. Пестрая земля начала приближаться, Малыш уцепился взглядом за пурпурное пятно. Когда войско разрослось, Иггельд махнул па все рукой и начал сажать дракона прямо в лагере, слишком далеко, если на окраине. Да и Антланец настоял, вождь не должен считаться с мнением всяких там пугливых, вождь, он на то и вождь, чтобы отличаться от остальных, так что пусть у остальных полководцев только кони, а у верховного – и конь, и дракон.
Народ привычно разбежался, Малыш плюхнулся прямо перед входом в шатер, огромный, роскошный, да только гребень Малыша на уровне флажка на шатре, а в длину впятеро больше. Люди закрывались от ветра, поднятого крыльями, телохранители, тоже отбежав, создали живую цепь и не подпускали посторонних уже и к дракону.
Иггельд поспешно соскользнул на землю, Малыш повернул к нему голову, в глазах вопрос: все ли сделал правильно, Иггельд обнял, поцеловал:
– Сейчас тебя покормят, а потом лети…
Антланец подошел, без боязни похлопал Малыша по широкому лбу.
– Ты чего ребенка гонишь?.. Пусть полежит, отдохнет.
Малыш благодарно лизнул Антланца в лицо. Тот поперхнулся, закрылся руками. Иггельд сказал язвительно:
– Видишь? Сразу сообразил, что защищаешь. А там, глядишь, выпросит, чтобы побегать по лагерю, людей попугать, какую-нибудь конячку сожрякать…
Антланец засмеялся, снова с удовольствием похлопал по толстой лобовой плите над глазами.
– Да, сообразительный… Военачальники просят собрать совет. Пора выработать план. Куяба вот она, а еще не знаем,, как брать будем.
Иггельд обернулся: белые стены Куябы красиво и вызывающе блещут под прямыми лучами солнца. Хорошо видны фигурки на высоких башнях, на стене их меньше, но не успеешь подступиться, как изнутри по широким ступенькам взбегут сотни и тысячи артан с длинными копьями в руках. Да и не придется отпихивать лестницы, здесь по высоте стена такая же, как и в его Долине, лестницы сломятся под своей же тяжестью.
– Это задача, – согласился он.
– Но ты решишь?
– Решим на совете, – сказал он осторожно.
Антланец оглянулся на пурпурный шатер.
– Красивый, – сказал он, – и красный, что значит вождевый. Но у Мальвреда просторнее. Соберемся там?
– Да хоть где, – ответил Иггельд бездумно.
К ним подходил Ратша, Иггельд перехватил его предостерегающий взгляд, но согласие уже вылетело, Антланец принялся похлопывать Малыша и показывать всем, что и он с драконом дружит, вот тоже обнимается, вместе даже охотились и чуть ли к бабам не ходили в обнимку, Ратша же взял Иггельда под локоть, ввел в шатер и сказал негромко:
– Не забывай, ты – вождь.
– Да вроде бы помню, – буркнул Иггельд, – а что?
– Да так, – ответил Ратша. – У нас слишком привыкли к вольнице, из-за чего артане и бьют постоянно.
– Буду иметь в виду, – ответил Иггельд с натугой. – Ох, не люблю это…
– Ничего, – утешил Ратша бессердечно, – когда тебя злят, ты ведешь себя как вождь. В остальное время, правда, тряпка. Хоть ноги вытирай.
Вечером к его шатру прибыла целая толпа знатных людей, учтиво приглашали на воинский совет, который он же, оказывается, и собрал. В шатре князя Мальвреда, где уже собрались и почтительно ждут.
Еще издали Иггельд увидел ярко освещенное красным огнем место, полыхает смола в бочках, освещая целую площадь с самим шатром в середине, слышны из-за шелковых стен песни, пьяные выкрики, громкие голоса. Пышно одетые слуги с низкими поклонами распахнули перед ним тонкий полог, в лицо пахнуло горячим ароматом изысканных блюд, умело зажаренного мяса молодых оленей, запахами дорогих вин.
Князь Мальвред заспешил навстречу, Иггельд стоял столбом, пока князь не взял под руку и не отвел к единственному креслу с высокой спинкой. Слуга поставил перед ним чашу дивной работы, хотел налить вина, но князь отобрал кувшин и собственноручно наполнил по самые венцы.
Иггельд увидел, что все взоры обращены на него, не сразу догадался, что от него ждут, наконец взял кубок с вином и поднялся во весь рост.
– Выпьем за здравие нашего гостеприимного хозяина!
Он не успел поднести кубок ко рту, как Мальвред крикнул могучим голосом:
– Никто не выпьет ни капли, пока… не воздадим славу нашему герою, нашему полководцу. Нашему освободителю! Первую чару – за него!
Стены задрожали от громовой здравицы. Все стояли со вскинутыми над головами чашами, чарами и кубками. Иггельд с неловкостью поклонился, тоже поднял кубок и, стоя, поднес к губам. Все в молчании ждали, пока осушит до дна, затем, как жаждущие кони, припали к сосудам, и он поверил, что никто еще не пил, а все сидели и смотрели в полные чаши, ждали его появления.
Вино вносили в больших кувшинах с запечатанными горлышками, сразу на столы. Иггельд видел, как вкатили на изящной тележке толстую бочку из сверкающего серебра. Два юных виночерпия, чистеньких и румяных, ловко двигались вокруг столов, наполняя быстро пустеющие чаши.
Иггельд уточнил у Мальвреда негромко:
– Это… военный совет?
Князь понял, широко улыбнулся, скрывая неловкость.
– Велика наша земля и обильна, потому при каждом удобном случае садятся пить и есть, а потом снова едят и пьют. Так уж сложилось, решения рождаются на пирах тцара и его близких! А уже потом, на трезвую голову, заново продумывают, что да как сделать лучше. Дорогой Иггельд, зато всех увидите во всей их дури, спеси, невежестве, отваге, хитрости… Что трезвые прячут, сейчас на виду. Понаблюдайте, это же ваши люди! На них опираться. Но лучше сразу прикинуть, на кого можно опереться, на кого только опустить ладонь, а кого благосклонно одарить улыбкой, но близко не подпускать…
Иггельд положил руки на стол, посматривал на лица собравшихся, стараясь делать это не слишком явно. Столы сдвинуты плотно, все сидят тесно, касаясь спинами друг друга, воздух горячий, тяжелая смесь пахучего масла светильников с запахами жареного мяса, дорогого вина, пота и пряностей. Все говорят, перебивая друг друга, и чем больше выпито, тем громче и бесцеремоннее речи, откровеннее жесты, заметнее щель между сказанным и недосказанным.
Еще когда шел к этому шатру, видел, как во всем воинском стане начался веселый и бестолковый пир. И хотя стены Куябы несокрушимы, враг силен и отважен, но всех обуяло предчувствие скорого окончания войны, такой позорной вначале и такой успешной теперь. По всему лагерю песни, звенят трубы, пищат рожки, гремят большие бубны, а на телегах все подвозят бочки с вином. Прибыли купцы, днем при свете дня, а ночью при факелах продают яркие ткани, дорогие безделушки, и, дивное дело, народ покупает, у многих все еще оставалось и серебро, и даже золото. Прибыли танцовщики и танцовщицы, а следом и вовсе веселые женщины, далеко не все из них торгующие любовью, есть и просто любительницы мужского общества.
Сейчас же, сторонясь дурацкого, по его мнению, веселья, но избегая обвинений в артанскости, мол, что за куяв: не пьет вина и не ест сала, вынужденно сидел за праздничным столом, вместо того чтобы вольно и красиво ширять в поднебесьях на Малыше, бороться с воздушными волнами, течениями, потоками, струями, подчинять себе этот мир, он поднимал чашу с вином, отхлебывал – да видят, что пьет, нарезал сало и ел мелкими ломтиками: дескать, артанскость не коснулась.
Мальвред уговаривал Иггельда пить так, чтобы все с ног валились, да не смеет никто пить меньше походного князя, наконец Иггельд разозлился, вызвал двух стражей, те вытащили Мальвреда с его места, Иггельд велел вывести пьяного князя на свежий воздух, его выволокли с охотой всегда приятно применить силу к знатному, Иггельд вышел следом, сказал взбешенно:
– Какой пир?.. Артане все еще в Куябе!..
– Да, но…
Мальвред покачивался в руках дюжих стражей, обрюзгший, оплывший, как воск на солнце. В слабом свете догорающего заката его лицо казалось старым и больным.
– Какие, к черту, «но»? Пьяных не допущу к осаде. Все!
– Однако…
– Молчи, – сказал он бешено. – Ты говорил хорошо и правильно, про пьяных и трезвых, но это только слова, чтобы… Не сметь спорить!
По взмаху его руки стражи радостно потащили князя к ближайшей бочке с водой, а уже осень, вода холодная, принялись окунать с головой. Иггельд стиснул кулаки, ноздри раздувались, как у дракона, телохранители бросили ладони на рукояти мечей и так же зло озирались по сторонам.
Иггельд всхрапнул, как конь, пошел, раздраженный, к своему шатру. Вдогонку через стенку шатра доносился стук ножей и звон чаш. Хмельные голоса завели веселую песню про удалого купца и трех купчих. Дюжие глотки подхватили, слышно, как кто-то пустился в пляс.
Малыш лежал у самого входа смирный и печальный. Телохранители, что всегда оставались при шатре, взяли и его в кольцо, не подпуская посторонних.
– Соскучился? – спросил Иггельд.
Малыш, не ожидавший такого скорого возвращения, ринулся навстречу. Иггельд прикрыл лицо руками, отбивался, терпеливо ждал, пока обрадованный зверь вылижет с головы до ног. Телохранители отступили, закрылись щитами.
– Тихо, тихо, – засмеялся Иггельд. – Дай обниму… а теперь дай взобраться…
Малыш с готовностью плюхнулся на брюхо, глаза изумленные и обрадованные, не часто удается полетать в ночи, похоже, тоже начинает чувствовать очарование, когда над головой звезды и блистающая луна, земля едва просматривается в серебристом призрачном свете, зато из темноты красными огоньками смотрят странные цветы костров, за городскими стенами светятся дома и сараи, а весь огромный город кажется одним сверкающим облаком, где свет множества каганцов сливается в ровное чистое пространство дня.
Он подпрыгнул, часто-часто забил крыльями и взлетел без разбега, что обычно требовался всем драконам, исключая только Черныша. Этому трюку Иггельд учил Черныша долго и старательно, на случай, если попадут в передрягу, когда не до степенной пробежки перед прыжком в воздух, но Малыш, кажется, научился сам.
Ветер прижал к жесткой спине, ревел в ушах, Иггельд согнулся, еще не остыла злость на глупейший и такой несвоевременный пир, вспомнил растерянное лицо князя Мальвреда, а потом как стукнуло по голове: да он же накричал на этого могущественнейшего из князей, заявил ему, что пьяных не допустит к осаде, и князь даже не пикнул, не удивился и не возмутился, что дикий пастух с гор распоряжается, командует, решает, как осаждать Куябу, кого допустить к осаде, а кого отстранить…
Черт знает что такое… Наверное, князь просто растерялся от такой наглости.
* * *
Серия «Троецарствие»