👶 Перейти на сайт 🎥 Перейти на сайт 👀 Перейти на сайт ✔ Перейти на сайт 😎 Перейти на сайт

Юрий Никитин «Троецарствие» * Куявия * Часть 2 - Глава 21

Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть первая
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Часть вторая
Часть третья
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
* * *

Куявия

Очаровательным женщинам: Татьяне, Лиске, Anais, Pearl, Karele, Нечто Рыжей, Суламифи, Ruth, Сударушке, Инне Tiggi, Mar – чье присутствие смягчает суровые правы буйной Корчмы http://nikitin. wm.ru/ – с любовью и нежностью!
* * *
Часть вторая
Глава 21
Ночь наступила на диво тихая, даже звезды, казалось, покрупнели, стали почти такими же крупными и цветными, как на равнине, где звезды и синие, и зеленые, и красные, даже лиловые, как ее глаза, а здесь, высоко в горах, они все одинаково мелкие, бесцветные, похожие на крохотные кристаллики льда, светят холодно и равнодушно, не подмигивают, как там, в степи, где она живет, где она смотрит в небо… не потому ли звезды там такие яркие, что она смотрит на них?
На столе открытый кувшин вина, две чаши с темным красным вином, по комнате струится пьянящий аромат, Иггельд вперил взор в почти багровую поверхность, язык облизнул пересохшие губы. Пальцы дрогнули, потянулись к чаше, отдернулись, едва кончики пальцев коснулись холодного металла.
Апоница наблюдал с другого конца комнаты. Иггельд даже не услышал его шагов, Апоница сел напротив, отодвинул обе чаши на дальний край длинного стола.
– Тебе топить горе в вине негоже, – сказал он. – Да и опасно.
– Почему? – спросил Иггельд тупо.
– Шкура тонкая, – объяснил Апоница непонятно. – Остановиться не сможешь… Эх, Иггельд, надо себя перебороть. У меня Обгоняющий Ветер умирал от старости, я ничего не мог, только плакал от бессилия… А ты бы удержал и пленницу, и Черныша. Да и верный Ратша сейчас бы не ушел!
– Сейчас бы я и Блестку не выпустил, – вырвалось у него горькое. – Я бы ей все сказал… сказал бы правду! Стыдно мне, Апоница. Не могу… Она мне всю правду, а я лгал, изворачивался, хитрил, трус проклятый… Почему она могла быть честной, а я нет?
Апоница сказал невесело:
– Она проще. Ты запутался из-за своей тонкошкурости. Но теперь она у тебя, увы, толстеет. Ты перестанешь ощущать какие-то особо тонкие запахи цветов, зато перестанешь чуять и вонь, через которую иной раз… Такова жизнь, Иггельд! Но в тебе звериности на сто человек. Я имею в виду – живучести. Ты все пройдешь. И все равно останешься чище и благороднее всех нас. Потому мы все приносим тебе клятву верности.
Иггельд отмахнулся.
– Лучше не мне.
– Другого нет, – сказал Апоница с нажимом. – Оскудела наша Куявия… Хотя почему оскудела? А ты?..
– Я не гожусь…
– Ты лучше других, – сказал Апоница настойчиво. – Хоть ты и страхополох, что удивительно для такого молодого… Зря, конечно, все эти предосторожности, артане сюда никогда не придут, а ты даже ночами держишь на стене сотню мужчин…
– Я же сказал, – буркнул Иггельд, – что не гожусь…
– Да, – согласился Апоница, – ты перестарался, но.. Он вздрогнул, умолк на полуслове, потому что Иггельд изменился в лице, вскочил и замер, вслушиваясь в далекий гул.
Слуха еще ничто не коснулось тревожное, Апоница смотрел то на Иггельда, то на окно, а Иггельд закричал хрипло и страшно:
– Тревога!.. Трубить в трубы!
За дверью затопали ноги, кто-то стремглав понесся по лестнице. Спустя несколько мгновений Червень, выскочив из дома, громко и тревожно затрубил в рог. В ночи начали вспыхивать факелы. Вдали со стороны ворот вспыхнули заготовленные костры, там же, похоже, загорелась смола в бочках. Под окном послышался топот ног, замелькали фигуры бегущих.
Апоница наконец вскочил, бросился к окну.
– Как же так? – вскрикнул он растерянно. – Они должны еще быть далеко внизу!.. Не пошли же на штурм те разведчики!
Иггельд уже в том углу, где свалил оружие и доспехи, торопливо облачался в железо. Гремело, щелкало, металлические пластины сходились и соединялись с коротким стуком. Через минуту он уже весь в железе, схватил широкий ремень перевязи с длинным мечом и торопливо надел через голову.
– Артане умеют воевать, – ответил он со злостью. – Вместо того чтобы отдыхать ночь, почти на ощупь пробирались по краю бездны!.. Сколько сорвалось в пропасть!
Апоница, не поворачиваясь от окна, передернул плечами.
– И каждый падал молча, – произнес он с уважением, – чтобы не поднять тревогу! Да, в мужестве не откажешь… Ладно, я на стены.
– Поторопись, – согласился Иггельд. – Хотя вряд ли они пойдут на приступ сразу, их люди еще не подтянулись, но, как видишь, у них в запасе немало военных хитростей.
Апоница повернулся и поразился: Иггельд трезв, суров и собран, в глазах ярость, челюсти сжаты, под кожей рифленые желваки. Уже весь в металле, только шлем в руке, он сам казался сказочным драконом.
– И ты еще спрашиваешь, – крикнул Апоница, выбегая из комнаты, – почему принесли присягу именно тебе?
* * *
Люди с оружием в руках выскакивали из домов, а когда Иггельд добежал до стены, пришлось проталкиваться через толпу вооруженного люда. Многие запасливо захватили факелы, под стеной пылала смола в бочках. Пространство перед стеной освещено страшным трепещущим пламенем, сердца сжимались в страхе, кровь то струилась быстрее, то замерзала, превращалась в льдинки. Стоял галдеж, в небе пронесся дракон. Освещенный снизу красным огнем, он казался раскаленным куском железа, тут же исчез, попав в полосу тени.
Иггельд быстро взбежал по лесенке на самый верх, вздохнул с облегчением. Та сотня, что несла, сменяясь, стражу на гребне стены, вовремя обнаружила приближающихся артан, побросали горящие факелы в загодя приготовленную смолу в бочках, тем самым подав знак всей Долине, а сами принялись осыпать подступивших слишком близко стрелами.
Сейчас на пространстве, что по другую сторону стены, лишь несколько щитов с торчащими стрелами, бегает одна лошадь с опустевшим седлом, но артан не видно, только на расстоянии чуть дальше полета стрелы разжигают костры, ставят шатры, видны человеческие фигурки. Там что-то строгают, забивают, мелькают топоры, доносятся глухие бухающие удары.
Апоница вскоре тоже поднялся, взмокший, запыхавшийся, он долго жадно ловил ртом воздух, похожий на худую костлявую рыбу на берегу, наконец прокричал в недоумении:
– Но колдуны?.. Почему не остановили вторжение? Ведь единственная дорога в Долину Драконов шла прямо под башней!
Подлубец, начальник стражи ворот, развел руками.
– Колдуны уже не ответят. Ненависть артан к ним столь велика, что растерзали голыми руками. Даже башни начали рушить, хотя это непросто. Да и глупо, но это ж артане!
Чудин подбежал, крикнул с разбега:
– Иггельд, как думаешь, артане на этом остановятся?
– Наверное, – сказал Апоница с надеждой.
– Хотя бы, – проронил Беловолос.
– Скорее всего, – ответил Шварн. – Ведь они взяли и сожгли единственный город, в котором выращивали драконов! И оставили там только пепел, горячие угли и оплавленные камни. Они рассчитывали, что захватят нас врасплох. Теперь увидят, что мы начеку, и… уйдут.
Иггельд покачал головой. На него смотрели с тревогой, как на человека, который может сказать неприятные вещи, и уже заранее морщились, загодя готовились не принять того, что скажет.
– Думаете, – сказал он невесело, – артане не знают разве, что в нашей Долине драконы… всем драконам драконы? Достаточно расспросить уцелевших при резне в Городе Драконов… а спрашивать артане умеют, им выложили всю правду. А правда, давайте признаемся в том, что самые сильные драконы, самые быстрые, самые умные, самые выносливые… самые-самые – именно у нас. Артане же, как вы знаете, поклялись уничтожить всех драконов на свете! Вот и думайте.
В артанском стане вспыхнули костры, оранжево высветились два шатра, десятка два всадников, еще человек тридцать спешно разбивали воинский лагерь. Иггельд стиснул зубы, стыдясь своей трусости и явной слабости, если артане с полусотней человек рискнули пойти на штурм, настолько презирая куявов, спрятавшихся за стеной. А если презирают, то на чем-то презрение основано, дыма без огня…
От артанского лагеря вперед двинулись трое конных, один поднес к губам блеснувшую медью трубу. Резкий сильный звук прорезал ночной воздух, заставил дрогнуть в груди. Иггельд ждал, рядом с ним люди перестали дышать, застыли в тревожном ожидании. По всей стене уже полыхали факелы, страшно горела смола в бочках и даже в огромных каменных чашах. Этот недобрый багровый свет падал на троих обнаженных до пояса всадников, они красиво и гордо сидели на тонконогих резвых конях, трубач все еще выводил суровую мелодию, от которой сжималось сердце.
Они подъезжали все ближе, рядом с Иггельдом кто-то засопел, начал натягивать лук, Апоница стукнул его по рукам. Трубач наконец умолк, опустил трубу. Иггельд прокричал холодным, как лед на вершинах гор, голосом:
– Ну и что за песня? Ждете, что подадим что-то?
Один всадник выехал вперед, вскинул руку. Багровый свет красиво обрисовал его мощную фигуру. Ему приходилось сильно задирать голову, отчего пропорции искажались, он выглядел смешным, приплюснутым.
– Меня зовут Ральсвик, – сказал он таким могучим голосом, что Иггельду почудилось, будто земля под ногами качнулась. – Я прибыл от повелителя Артании и Куявии, могучего и славного Придона. Кто командует этой крепостью?
Иггельд вскинул руку.
– Я. Говори, с чем прибыл.
Двое воинов с боков настороженно всматривались в неподвижных артан, широкие щиты вздрагивали в их руках. Оба готовы закрыть Иггельда не только щитами, но и своими телами.
Ральсвик развел руками. На широком лице, запрокинутом к Иггельду, появилась добродушная улыбка.
– Я видел тебя на драконе. Не поверишь, но рад, что ты выжил. Мы, артане, любим сражаться с сильными и отважными. Чем сильнее противник, тем больше наша слава!
У Иггельда на языке вертелся вопрос, где Блестка, что с нею, но чувствовал на себе взгляды сотен человек, как с одной стороны, так и с другой, сказал коротко:
– Благодарю.
– Ты знаешь, я с десятком людей неделю здесь, – сказал Ральсвик, – но сегодня начали прибывать войска.
– Ну и что? – спросил Иггельд.
Ральсвик сказал сильным мужественным голосом:
– Неужто страшитесь впустить одного человека? А то у меня шея болит, так задирать голову. У меня есть слова от Придона, которые я не хотел бы кричать при всех.
Иггельд сказал холодно:
– У меня нет тайн от моих воинов.
– Хорошо, – крикнул Ральсвик, – но тогда возьми их с собой. У тебя же есть зал или хотя бы комнатенка, где мы могли бы посидеть, попировать, обсудить наши дела? С тобой будут все твои военачальники, полководцы… и вообще все, кого ты пожелаешь пригласить! А я буду один.
Иггельд заколебался. Ральсвик смотрел с широкой улыбкой, нисколько не сомневаясь в том, что предводитель этой жалкой крепости сейчас вот откроет для него если не врата, то хотя бы дверцу. А там пир, разговоры о величии и доблести Придона, посулы, предложения почетной сдачи…
– Да, – ответил он, – так принято у воинов. Но кто сказал, что мы будем подчиняться каким-то правилам… которые, возможно, придумали артане? Нет переговорам с теми, кто пришел, как враг, с оружием! Нет снисхождения. Вы все будете убиты. Эй, слушайте меня все!.. Артан в плен не брать. Живых не оставлять, раненых добивать на месте.
Эти страшные слова прозвучали в ночи с жуткой обрекающей силой. Даже артане ощутили их колдовскую мощь, начали тревожно переглядываться. Кони под ними прядали ушами и тревожно фыркали. Ральсвик грохочуще расхохотался, в горах заметалось испуганное эхо.
– Ты говоришь, – сказал он со смехом, – как купец!.. Не знаю, кто ты, но ты не воин. Пленных в таких войнах и так не берут, а раненых добивают. А вот если надо кого-то оставить в живых, то это оговаривают особо. Ладно, ты не захотел со мной говорить за столом – поговоришь на поле боя.
– Поля не обещаю, – ответил Иггельд, – но голову ты сложишь здесь, на камни. Прощай!
Ральсвик захохотал, двое его артан тоже начали улыбаться, на стену бросали пренебрежительные взгляды. Иггельд наблюдал настороженно, как они красиво развернули коней и пропали в полосе темноты, чтобы вскоре появиться в ярко освещенном воинском лагере. Он знал там каждый камешек и мог сказать точно, где остановятся, где расседлают коней, где начнут накапливаться для штурма.
За спиной переговаривались уважительно, отмечали краткость и гордые слова, полные достоинства Это впечатлит артан, они очень чувствительны к гордым речам, таких людей уважают и опасаются. Иггельд делал вид, что не прислушивается и вообще не слышит, смотрел на артанский лагерь, в голове треск и шевеление вспугнутых мыслей, а в грудь заползла громадная холодная змея страха. Он никогда не воевал, не хотел воевать и к воинским забавам страсти не питал, хотя с его ростом и силой все с детства пророчили ему воинские подвиги, боевую славу. Сейчас же сердце сжимается в страхе, надо отвечать за всю Долину, что забита людьми, как наполненный муравейник. Пробил час, которого предпочел бы избежать, не его это дело – воевать, оборонять крепости…
Он вздохнул, посмотрел на соратников. Сейчас обороняет не какие-то крепости, столицы, даже не Долину. Обороняет даже больше, чем целую страну. За его спиной дело жизни – питомник драконов. Другого такого нет на всем белом свете, эго сказал чародей, а он все знает от других чародеев.
– Стражу удвоить, – распорядился он. – Если даже эти безумцы пойдут на приступ, отобьют. Что-то серьезнее – поднимут тревогу. А пока я пошел спать, чего и вам советую.
Апоница сказал с улыбкой:
– Спать – это хорошо… И строже советуешь?
– Я им засну, – пригрозил Иггельд.
Он пошел вниз, а Чудин, Апоница, а также беры и военачальники, что высмеивали за его спиной каждый шаг и каждое слово, остались на стене. Апоница проводил долгим взглядом прямую спину основателя общины, сказал со стыдом:
– А я еще сегодня доказывал ему, что это дурь: держать такую стражу… и вообще охранять ворота!
Один из вельмож, толстый и хмурый, в дорогом панцире, буркнул неприязненно:
– Есть такие пастухи, что рождены для таких дел… Все, что ни брякнут, оказывается верно. Другие умом постигают с трудом, учением долгим и упорным, а этим… прет в руки само!
Второй, тоже в дорогом панцире с позолотой и умело выбитым узором, поправил пурпурный плащ с золотой пряжкой на плече, сказал красивым придворным голосом:
– Увы, дорогой Кадом, вы правы. Нам лучше следовать за ним…
– Пока не отыщется другой вождь, – громыхнул третий, Цвигун, немолодой князь из Прилесья, известный торговлей с Вантитом и древностью рода. – Кто сумеет защищать не только свою крохотную горную Долину, но и всю Куявию!
Апоница косился одним глазом, прислушивался, но в речах знати нет призыва к неповиновению, а пока лишь зависть к человеку безродному и незнатному, что сумел предвидеть так задолго, что скопил в Долине огромные запасы зерна, укрепил стену, по всему верху выставил бочки со смолой, настоял, чтобы поднять туда несметное количество камней, связки стрел, дротиков…
– Это верно, – сказал еще один, высокий молчаливый бер, – защищать Куявию – нужен вождь другого размаха. Но и то, что сделал этот горец, удивительно. Он же один, как я слышал, настаивал на укреплении Долины!.. Если бы не стена такой высоты да не обилие стражи по всему гребню, то артане уже были бы здесь. Взяли бы нас в постелях, как они уже проделывали в других городах.
Цвигун возразил:
– Но как это возможно?
– К городу Свиденец подкрались ночью. Выбрали место, где на городской стене стражи то ли заснули, то ли ушли греться к бабам, быстро забросили веревки с крючьями, забрались, перебили охрану на воротах и распахнули навстречу своей орде…
Кадом зябко передернул плечами.
– Да уж… Тут и стена высока. Крючья не добросишь, и стражей как муравьев на дохлой жабе… Слышали, что он сказал? Удвоить на остаток ночи, а если артане пойдут на приступ, то стража сама отобьется! Он еще и хладнокровен, отправившись спать в такое время.
Цвигун широко зевнул, посмотрел на небо, в сторону артанского лагеря, снова на небо.
– Не думаю, что артане рискнут снова… Последуем же примеру нашего вождя, а он сейчас в самом деле наш вождь, знатен или нет… Нам надо крепить единство, а не грызться за место ближе к знамени. Оставим это до победы.
– Или до тех пор, – громыхнул Кадом, – пока этот пастух не станет вести себя no-пастушьи. Тогда во имя спасения дела…
Разговаривая, они спускались по ступенькам, Апоница хмуро смотрел в их даже сейчас прямые спины. Пока что неповиновением не пахнет, но и напряжение остается. Эти знатные князья и беры не простят Иггельду ни малейшего промаха.
* * *
Иггельд был разбужен громкими голосами прямо под окнами. Выглянул, снаружи еще темно, только небо окрасилось рассветом, но в Долине еще ночь, люди с факелами в руках галдят вокруг двух десятков огромных мужчин в звериных шкурах, косматых, с неопрятными бородами. Иггельд с первого же взгляда узнал кетичей, горский народ, что ушел от мира, считая его нечистым, и с тех пор считался потерянным. Он, пролетая на Черныше, несколько раз видел их, не успевших укрыться от его взора. Перед глазами на миг стало темно и холодно, словно дохнуло смертью, не летать ему больше на драконах, усилием воли стряхнул оцепенение смерти, грудь поднялась в судорожном вздохе, он перевел дыхание, быстро оделся и выбежал из дома.
Воздух свеж, плечи передернулись, словно в танце, он спустился по ступенькам, люди расступились. Он спросил громко и отчетливо, чтобы слышали даже в задних рядах:
– Что случилось?
Лохматый вожак пришедших злобно усмехнулся.
– Мы прошли у них над самыми головами. Их можно взять голыми руками… если бы у нас было столько рук!
Иггельд спросил:
– Что вы хотите?
Вожак удивился:
– Как что?.. Без нас вам артан не побить, это уж точно!
Он захохотал, с ним захохотали, словно горы затряслись, его лохматые сородичи. Гоготали громко и с удовольствием. В толпе после минуты оцепенения ликующе заорали. Иггельд ощутил стеснение в груди. Ведь не приходили же, когда здесь было мирно и безопасно! Пришли в самое тяжкое время, когда дорог каждый человек, способный бросить камень или взмахнуть дубиной! Пришли, хотя ничем не обязаны ни ему, ни кому-то из этой Долины…
– Спасибо, – проговорил он. Голос дрогнул. – Спасибо, люди. Я – ваш, полностью ваш.
– Это мы – твои, – заверил вожак. – Мы все видим, все… Кто чего стоит.
Иггельд обнял, отстранился и пошел к воротам. За ним сразу же пошли сзади, он напрягся непроизвольно, но напомнил себе, что даже вожаки мальчишечьих стаек не ходят одни, за ними всегда свита, так же князь Брун всегда ходил с сопровождающими, а теперь вот и он, Иггельд, должен привыкнуть, что рядом будут люди, будут бездумно смотреть в его глаза, ждать мудрых и правильных – где их взять – указаний.
На стене и навесе, что над воротами, все еще полыхала смола в двух бочках, но факелы уже загасили, там наверху светает. Он бодро поднимался по каменным ступенькам, искрятся влагой, ночью здесь холодно, вода уходит из воздуха и обильно смачивает каменные стены.
Над воротами навес втрое шире, чем сама стена, здесь, как на городской площади, народ стоит группками. Апоница поклонился издали, Иггельд отметил с замешательством, что старый учитель не кивнул, как обычно, а поклонился, и это при всем народе. Человек десять из знатных, похоже, так и не ложились, стоят, закутавшись в плащи, озябшие, хмурые, рассматривают артанский стан. Увидев жест Апоницы, обернулись и после небольшого замешательства – Иггельд не поверил глазам – тоже поклонились, впрочем, без подобострастия, а как равные равному, который из их среды ими же избран вождем.
Один из них, кажется, князь Онрад, спросил негромко:
– Какие будут наши действия, князь?
Какой, к черту, князь, хотел сказать Иггельд, подозревая насмешку. Потом сообразил, что его называют всего лишь походным или боевым князем, что совсем не то, что урожденный или потомственный, походным назначают или выбирают только на время похода, а потом он снова то, чем был раньше.
– Выжидать, – ответил он хмуро. – Пусть ломают зубы о наши горы. Сегодня же я подниму всех драконов, начнем бить их сверху.
Онрад сказал с сомнением:
– Но драконы что-то нигде в войнах не блеснули… Могли бы и Куябу попробовать защитить.
– Летать пришлось бы далеко, – сказал Иггельд. – Я уж молчу, что там народ драконов почти так же не любит, как и сами артане. Могли бы питомник драконов устроить под Куябой? Могли бы. А здесь все рядом! Разве артан трудно забросать сверху камнями? Или нам их придется везти издалека?
Артане себе не изменили: выдвигались на конях, хотя неведомо какими титаническими усилиями переправили коней через пропасти, как сумели провести этих степных существ в шаге от края бездны. Они ехали неторопливо, спокойно, а когда выбрались на открытое пространство, начали неспешно накапливаться, поле огромное, поместится все войско.
Иггельд подосадовал, что не велел выстроить стену там, запер бы вообще вход даже сюда. Защищенный такой стеной город взять вообще невозможно. Даже тараном не смогли бы размахнуться, подъем там крут, а узкая дорожка извилиста. Хреновый из него полководец и стратег, тот бы сразу додумался, решение-то очевидное…
Хреновый, поправил себя, что и эту стену едва-едва сумел уговорить поставить. Сколько было возражений! Как переломил всех, даже сейчас дивно. Нет, там бы стену ставить не взялись, там нужно тянуть втрое длиннее, это же сколько камня, труда…
За артанами, к удивлению и отвращению Иггельда, как и других, показались ровные ряды куявских пеших ратников. Все вооружены хорошо, доспехи железные, не голытьба, согнанная насильно. Куявам не дали встать отдельно, два конных артанских полка зажали их, словно невзначай, с двух сторон. Мол, за союзниками тоже должен быть глаз.
Апоница стоял на стене рядом, лицо его было усталым, испещренным глубокими морщинами, но глаза блестели почти весело. И весь подтянулся, словно сбросил десяток-другой лет. Спина почти прямая, плечи раздвинул, посматривал орлиным взором и на разворачивающихся артан, и на долинников, что, как галки, усеяли все стены и навес над воротами.
– Накапливаются, – заметил он.
– Чересчур быстро, – ответил Иггельд. – Ведь там наши люди, должны обрушить каменные лавины…
– Может, успели, – возразил Апоница. – Но артан это не остановит. Гибель на земле врага – почетна!.. Правда, как переправляют своих коней, что ничего окромя степи не видели?
– Завязывают глаза, – предположил Иггельд.
– И все-таки наш народ не трусит, – сказал Апоница с одобрительным удивлением.
– Они еще крови не видали, – ответил Иггельд невесело.
– Не потому…
– Значит, на стену уповают.
За их спинами потихоньку накапливались военачальники. Князь Онрад кашлянул, сказал почтительно:
– Осмелюсь заметить, что не только на крепость стен. Артане прямо от спеси лопаются, а у нас своя гордость, не такая крикливая. Вы, жители Долины, горды тем, что забрались сюда под облака не ради выгоды, не ради наживы, а ради своих крылатых ящериц. А мы, отступившие, горды тем, что не предали Куявию, как бы ей ни было плохо, в каком бы дерьме ни оказалась, как бы мы сами ни презирали свой народ. Нам самим стыдиться нечего, но за Куявию все равно стыдно. И сейчас, наш дорогой князь, мы готовы драться. И не просто драться, а смывать позор со всей Куявии. Это все равно…
Он запнулся, Иггельд закончил тихо, чтобы показать, что прекрасно его понимает:
– …все равно это наш позор. Страна ведь наша.
Второй бер, тучный и громоздкий, что занимал место сразу троих, пробурчал:
– Мы на последнем клочке свободной от артан земли. И мы его не отдадим.
Солнце наконец выглянуло из-за гор, заблистали выпуклые щиты, доспехи, шлемы. Даже в воинском стане артан блистало множество искорок: куявский отряд вооружен неплохо, самые бедные и то в кольчугах, а военачальники, пусть самые мелкие, в металлических панцирях поверх кольчуг и с цельными шлемами.
Онрад буркнул с неприязнью:
– Люди князя Бруна. Сволочь! Подумать только, я через жену с ним в дальнем родстве.
Булат хохотнул:
– Приди домой и удави жену.
– Вообще-то повод хороший, – согласился Онрад. – А то все не мог придумать, за что. Соседи начнут спрашивать…
– Пользуйся моментом, – подсказал Булат. – Сейчас можно сослаться на любовь к отечеству, потом уже поздно. Вообще я считаю, что женитьба – это слишком трусливое бегство от холостяцких проблем.
– Что делать, без женщин жить тяжело, а с ними дороговато…
От артанского стана вперед выдвинулась группа военачальников, все на дивных артанских конях: тонконогих, сухих, нервных, с огненными глазами. Внимательно и придирчиво осматривали стену и ворота крепости. Собственно, стена справа тянется аж на длину копья, а стена слева – на полтора. Зато обе поднимаются в синеву, почти исчезая там, благо камня в горах вдосталь, а когда нет необходимости тянуть стену в длину, ее можно погнать ввысь. Так что единственно уязвимым местом остаются врата, сейчас запертые.
Иггельд хмуро улыбнулся. Артан ждет неприятная неожиданность. Апоница хотел навалить с этой стороны тяжелых глыб, но он приволок на Черныше целую скалу, тот с готовностью и послушанием под радостные крики горожан лапами и задом придвинул огромный камень к воротам, подпер так, что теперь даже не вздрогнут под ударами тарана.
Крупный отряд молодых воинов подскакал к самим воротам. Один замахнулся топором и с силой, даже привстал в стременах, ударил лезвием по дереву. Иггельд не успел слова сказать, сверху обрушилась кипящая смола. Тут же с навеса засвистели стрелы.
Снизу раздались душераздирающие крики. Подлубец злобно хохотал, закричал Иггельду:
– Кто сказал, что они поют под пытками?
– Это они удивились, – ответил Иггельд, но сам засмеялся. – А чего они ждали?
– Что ворота откроются сами!
Внизу несколько человек, попавшие под струи смолы, с криком пытались удержать и развернуть обезумевших от боли коней. Те вставали на дыбы, сбрасывали всадников в кипящее месиво. Кто успел стегнуть коня и мчаться прочь, падали с седел, пронзенные стрелами. Иггельд сцепил зубы, но смотрел неотрывно, как артане падали, падали, падали – на воротах собрались лучшие стрелки Долины.
Один только всадник успел доскакать до основного войска. Спина его утыкана стрелами, он уже мертвый лег на конскую шею, и верный конь, на которого попала пара жгучих капель, принес к своим.
В артанском войске раздался крик ярости. Над головами заблистали топоры, конница понеслась с грохотом копыт, всадники орали и свистели, блеск от лезвий острых топоров слепил глаза и бросал в дрожь. Натиск оказался таким стремительным, что на стенах упустили момент, град стрел обрушился с запозданием, уже когда молниеносные всадники доскакали до ворот. Иггельд видел, как топоры вонзились в толстые доски, стрелы ударили дождем, визг, крики, ругань, кто-то разворачивал коня, но навстречу неслись новые смельчаки, стрелы свистели жутко и холодно, чем-то напоминая смертоносных змей, кричали раненые кони, а всадники вскрикивали и хватались за пораженные места.
Добронег орал и подбадривал лучников, те хватали стрелы и быстро-быстро накладывали на тетиву. Потомственные охотники, они привыкли на лету бить птицу, доставать стрелой в прыжке горного зайца, а горному козлу попадали точно в сердце даже при его бешеном беге. Иггельд страшился лишь, смогут ли стрелять так же хладнокровно и по людям, но когда увидел горящие холодной яростью глаза, вздохнул с облегчением: никакой жалости, никакой дрожи – по артанам стреляли, как по диким и опасным зверям, что пытаются ворваться в их жилища.
Второй отряд артан, по-прежнему конных, выехал вперед и начал осыпать защитников стрелами. Потом, когда это не дало результата, появились лучники с длинными стрелами, наконечник каждой обмотан паклей. Рядом с такими лучниками находились люди с факелами, что подносили их к стреле в тот момент, когда стрелок натягивал тетиву.
Такие стрелки вынуждены подъехать совсем близко, почти вплотную, зажженная стрела летит плохо. Долинники расстреливали их быстро и без промаха. Все пространство перед стеной покрылось телами. На некоторых тлела, а то и горела одежда. Кони носились с диким ржанием, обезумевшие, лягались и озверело хватали зубами всякого, кто пытался ухватить повод. Ральсвик ругался, его схватили за плечи и удержали, когда он с громадным топором сам хотел броситься к воротам и сокрушить, как стену из камыша. Выслали еще отряд, что метал зажженные стрелы через головы защитников. Их выкосили начисто, снова смельчаки ловили коней и тоже падали сраженные.
Ральсвик заорал яростно:
– Оставьте коней!.. Им некуда деваться, сами придут!
Рагинец сказал быстро:
– Отозвать людей?
– Только этих дурней! – огрызнулся Ральсвик. – А горящие стрелы – метать!.. У них должны начаться пожары!
– Должны, – пробормотал Рагинец, – да что-то не начинаются…
Снова и снова целыми отрядами выезжали под стену и метали стрелы, в небе постоянно висела широкая огненная дуга, один конец начинался над артанами, другой опускался за высокую стену. Всего один раз успевали выстрелить отважные всадники, да и то не все, многих пронзали стрелами еще по дороге к крепости, но артан много, а огненный мост страшен, настолько страшен, что даже драконы в глубине долины устрашились, перестали реветь и пугливо смотрели на этот ужас.
Ральсвик в бешенстве стучал кулаком по луке седла. Широкое каменное лицо сперва дергалось, когда артанские всадники падали с седел, сраженные с небывалой легкостью, потом застыло, стало привычно каменным. Он смотрел холодно, оценивал, взвешивал. Хрущ посматривал с испугом, таким Ральсвик бывал особенно страшен, вздрогнул, когда грозный полководец крикнул хриплым голосом:
– Прекратить штурм!..
Тут же несколько голосов закричали торопливо:
– Все назад!
– Прекратить!
– Передышка!
– Всем вернуться!
Протрубил рог, всадники помчались обратно, но лишь троим удалось достичь своего войска. У двоих лица бледные, одного стрела ударила в спину с такой силой, что острие высунулось из груди. Рагинец вскрикнул:
– Зачем?.. Теперь уже надо было… Начались бы пожары, а куявы народ такой – бросились бы спасать свое добро. На стене не осталось бы ни одного человека!
Ральсвик бросил зло:
– За стеной, похоже, нет деревянных пристроек.
– Так не бывает, – возразил Рагинец.
– Не бывает, – согласился Ральсвик. – Но эти… похоже, их сами сожгли раньше. Чтобы мы не сумели…
Челюсти его сомкнулись, под кожей вздулись рельефные желваки. Глаза смотрели на стену и ворота с немой яростью. Артане – прекрасные стрелки, но вынуждены стрелять с седла, потому у них луки небольшие, а стрелы летят не так далеко, как куявские. Но куявы стрелять почти не умеют, а вот артане уже рождаются с луками в руках, с детства привыкают охотиться на зверя и птицу… Но, похоже, здесь тоже охотники, а не те разряженные ничтожества, которых так хорошо грабить в больших городах, а их пышных жен и дочерей насиловать в присутствии трепещущих и лебезящих мужей.
Подскакал Меривой, щит продырявлен стрелами насквозь. По лбу красная струйка, он потряхивал головой, чтобы не заливала глазную впадину.
– Что будем делать? – прокричал он. – Воины…
Он замялся.
– Что? – прорычал Ральсвик.
– Воины волнуются, – вымолвил Меривой. – Плохое начало. Здесь, говорят, колдовство.
– Какое колдовство? – проревел Ральсвик. – Колдунов мы истребили!.. Впервые встретили настоящего противника, только и всего. Радоваться надо, будут победы над воинами, а не только над ничтожествами, что всего лишь носят штаны. Ладно, вели протрубить приглашение на переговоры.
Меривой поклонился.
– Я это сделаю сам, – ответил он, – но только теперь они уж точно не пойдут на сдачу.
Ральсвик скривился.
– Если протрубишь ты, то уж точно не сдадутся. Вытри кровь, пусть тебя перевяжут. Я вновь подъеду к их воротам.
* * *