Часть вторая
Часть третья
Придон
Придон - великий герой, добывший меч бога Хорса, только в сердце его кровоточит глубокая рана. Он страдает от любви к прекрасной куявской царевне Итании, за одну улыбку которой не пожалеет и жизни.
Моим друзьям и недругам, с которыми так славно проводим время в Корчме!
Часть вторая
Глава 20
Глава 20
За время схваток кровь вскипела и у артан, и у куявов, крик стоял над войсками, воины оглядывались на своих полководцев, но те все не давали сигнала к бою. Передовой полк, что состоял из молодых воинов, начал сам по себе выдвигаться вперед. Заметно было, что задние, стараясь протиснуться в передние ряды, нажимали с таким напором, прямая линия превратилась в дугу туго натянутого лука.
Аснерд взмахнул рукой:
– Пора!
По всему артанскому войску громко и страшно заревели боевые рога. Передовой полк с готовностью ускорил движение, коней перевели на рысь и тут же пустили в галоп. Куявы, не двигаясь с места, разом выдвинули длинные копья. Широкие наконечники смотрели в сторону скачущих всадников, подобно стальной щетине.
Вяземайт крикнул со злостью:
– Дурачье… Они же все полягут! До единого….
– Если полягут, – прорычал Аснерд, – я их поудавливаю собственными руками.
С холма было хорошо видно, как скачущие всадники все наращивали и наращивали бег. Куявы наклонили головы и укрепились в седлах, готовые к толчку, после которого на их копьях останутся нанизанные трупы. И надо только успевать отдергивать копья, чтобы стряхнуть тяжелые тела, чтобы ударить снова, снова и снова.
Передние всадники, привстав в седлах, взмахнули руками и тут же повернули по широкой дуге. Вся грохочущая копытами лава начала поворачивать, а над головами куявов словно пронеслась стая черных ворон. В куявском войске вскрикивали, валились с седел или падали лицом вперед на конские гривы. Острые топоры артан пробивали железные шлемы, но и тот, кому доставалось не острием, а всего лишь тяжелым обухом, без памяти сползал с коня под копыта, роняя копье, заставляя строй ломаться.
И все-таки десятка два всадников, обезумев от жажды схватки, ринулись на сомкнутые ряды куявов. Возможно, их подстегнул вид раненых куявов, решили, что сомнут, пробьют брешь, но ударили со всей силой и жаждой молодых и жаждущих славы и воинских почестей.
Они погибли сразу же, их пронзили копьями со страшной легкостью, ни один куяв даже не качнулся. Аснерд видел короткое движение руки, держащей длинное древко, и артанский всадник, пронзенный насквозь, хватался за поразившее его копье. Снова короткое движение руки, уже в другую сторону, и освобожденное тело валится с седла, а кровь хлещет из груди и спины…
Но войско уже неслось мимо, разворачивалось, в стане хватали новые топоры, один для боя, два для метания, и вот уже грозная лавина понеслась на куявское войско снова. То ждало грозное, ощетинившееся длинными копьями, как единый чудовищно огромный зверь.
Когда артане мчались еще на расстоянии двух бросков топора, в куявском войске внезапно раздался странный звук, от которого Аснерд зябко поежился, а Вяземайт часто задышал. Над многоногим ощетинившимся зверем на миг словно бы повис косой дождь, но этот дождь поднимался от земли и по крутой дуге нацелился на скачущих в боевом восторге артан.
– Ящер меня побери! – выругался Аснерд. – Стрелки, откуда в таком войске стрелки?
– Это вантийцы, – предположил Вяземайт без особой убежденности.
– Да, вантийцы, – согласился Аснерд.
На волхва он старался не смотреть, ибо тяжелые стрелы – любимое оружие как раз куявов. Трусы, их вгоняет в поросячий визг возможность встречи грудь в грудь с разъяренным артанином, потому у них лучшие умы трудятся над тем, как защищаться на расстоянии, как убивать или ранить издали, не глядя, не чувствуя сладостной дрожи в теле, когда твой острый топор рассекает врага, кровь хлещет, враг сражен, в тебе кипит кровь, и слышишь довольный голос бога…
Тяжелые стрелы, пройдя верхнюю точку дуги, обрушивались почти вертикально. Немногие из пораженных удерживались в седлах, но весь позор в том, что пригнувшихся к конским гривам воинов стрелы били в спины, затылки, пробивали шеи, а это позор для артан, позор получить удар в спину, ибо там, на Полях Небесной Охоты, будут спрашивать, от кого бежал.
На этот раз бросок топоров выглядел слабым, потрясенные артане заботились больше о том, чтобы не соскользнуть с седла: тяжелые стрелы рассекали обнаженные плечи, ранили голову, руки, а пораженные стрелами кони прядали и пытались сбросить всадников.
Лишь десятка два всадников сумели бросить топоры метко и прицельно: в рядах куявов повалились воины. По знаку Аснерда гонец сорвался с холма, этих удальцов стоит отметить, назначить десятниками над своими же сверстниками, им поощрение, другим – пример.
– Что теперь? – спросил Вяземайт.
– Они постараются нас обескровить, – буркнул Аснерд, – а это, как видишь, нетрудно.
– Пока воюют молодые?
– У старых та же шкура, – огрызнулся Аснерд.
– Попробуй катапульты, – предложил Вяземайт.
Аснерд оскорбился:
– Ты так остришь?
– Нет, но… я не воин!
– Ты вообще не артанин, – обвинил Аснерд. – Издалека, будто мы куявы? Нет, сейчас я сам поведу своих старых волков, ты увидишь, что останется от этих куявишек!
Вяземайт вскрикнул:
– Смотри, смотри!
Куявское войско дрогнуло, все еще единый ощетинившийся зверь, качнулось и медленно потекло вперед, все так же выставив длинные копья. Огромные тяжелые кони, покрытые кольчугами, двигались привычным для куявских лошадей шагом, потом перешли на рысь, земля загрохотала. Аснерд стиснул челюсти, лицо вытянулось и побелело, а куявское войско уже с рыси перетекло в тяжелый стремительный галоп. Кони несутся, как горная лавина с крутого склона, и все набирают и набирают скорость, все тот же единый ощетинившийся зверь…
* * *
Вяземайт чувствовал, как стонет и жалуется под ногами земля, попираемая таким количеством копыт. Грохот отдавался в голове, никогда от артанской конницы не слышалось такого грозного и свирепого гула. Аснерд движением длани послал вперед конные тысячи Ральсвика и Волина.
Красиво и грозно пропел боевой рожок. Артане тронули коней, две тысячи молодых сильных голосов грянули походную песню, резвые быстрые кони сразу пошли в стремительный галоп. Артанские всадники выглядели низко летящими птицами, в то время как им навстречу катилась темная каменная буря.
Они сшиблись, тяжелая куявская конница даже не замедлила стремительный разбег. Передние ряды артан полегли, как молодая трава под широким взмахом косы умелого жнеца. Рослые всадники на рослых конях, и те и другие закованные в стальные доспехи, что укрывают их с головы до ног, неслись, как по мелководью, что замедляет бег коней, но только замедляет. Топоры звенели о выпуклые стальные пластины, в ответ длинные мечи с легкостью рубили защищенные только крепкой кожей тела. Аснерд не видел, чтобы упал хоть один куяв, но артане исчезают, исчезают, а эти чертовы куявы почти не замедлили натиска…
Бачило, видя неминуемую гибель своего побратима Ральсвика со всем его войском, спешно бросил в бой свои десять тысяч. Те стояли удачно, ударили в левый бок, однако, то ли поторопились, то ли войско куявов в самом деле из одних героев, артане таяли, как снег на раскаленной плите, а куявы по-прежнему неутомимо двигались к холму, где стояли Придон, Аснерд и Вяземайт.
Исчезали и остатки тысяч Ральсвика и Волина, тогда вперед выдвинулись пять тысяч Краснотала, укрепились в седлах. Куявы надвинулись, как единая гора. Копья они давно оставили, рубили мечами, топорами, секирами, их огромные тяжелые кони сшибали артанских коней вместе со всадниками, топтали и двигались дальше.
Аснерд не поверил своим глазам: от пяти тысяч Ральсвика осталась едва ли половина, когда они дрогнули и начали отступать. Еще чуть, и отступление превратится в бегство, а бегущие с поля боя лучше бы не рождались на свет. В Артании.
– Прий! – закричал он страшным голосом, что прокатился над полем битвы, как небесный гром. – Останови Ральсвика!
Десять тысяч под рукой Прия послушно колыхнулись и встали на пути куявов. Теперь куявам заслонили путь к холму опытные воины, побывавшие в битвах со Славней, отличившиеся в прошлой войне с Куявией. Тяжелая рать куявов замедлила движение. Но все еще упорно косили бойцов Ральсвика, Волина, теснили всадников Бачилы, повергали, рубили, сбрасывали с седел под конские копыта.
Вяземайт громко призывал на головы куявов гнев артанских богов, ибо тысячи Улана, Замги, Полусвета и Радаманта полегли целиком, поле усеяно трупами везде, где прошли куявы. Бачиловцы сражались упорнее, они знали, как драться с тяжеловооруженными всадниками, и хотя гибли сотнями, но почти остановили куявов или хотя бы сильно замедлили их стремительный бег.
Словно отвечая его мыслям, рядом Придон сказал с горечью:
– У куявов просто притомились кони! Они не могут бегать с такой тяжестью.
Он смотрел с яростным непониманием, и, хотя Вяземайт бубнил над ухом, что куявов там горстка, а все остальное – закаленные наемники из Вантита, Славии, а то и вовсе из дальних заморских стран, сердце кричало от бессильной злости, а сам он выл и кусал кулаки. Страшный удар тяжелой конницы уничтожил с разгону все три тысячи, что пытались остановить. Все это красочное войско, веселое и смеющееся, на красивых быстрых конях, стройных и легконогих, с гибкими змеиными шеями и огненными глазами, попросту исчезло, вбитое в землю стальной лавиной. Все случилось чересчур быстро, он едва не заорал, что ото опять куявские колдуны, но спохватился: недостойно мужчины все сворачивать на колдунов и волю богов.
Куявы все еще двигались вперед, но уже медленно, кони устали, да и сами всадники в тяжелых доспехах двигались все более неуклюже. И все-таки ломили, как сухую траву, артанскую конницу, и та, вбитая в землю, исчезала бесследно. Тысяча Колесника уже не новички, там опытные воины, там умеющие воевать, сражаться как в одиночку, так и в отрядах, но они просто гибли, как будто против них шли каменные великаны.
Придон бросился к коню.
– Я сам поведу засадный полк!
– Нет, – сказал Вяземайт резко. – Ты тцар!..
– Но я и воин!
– Сейчас ты прежде всего тцар. Воины гибнут, битва продолжается. Но если погибнет тцар, не побегут ли те, кто был близок к победе?
Аснерд поправил громко:
– К последней победе! Мы ведь понимаем, что это их последний вздох.
Придон дернулся, ощутив на плече железную длань Аснерда. Он едва не заплакал от унижения и ярости. Куявы все еще двигаются вперед. Их вроде бы даже не стало меньше, хотя артан перемололи в своих чудовищных жерновах вдвое больше.
Основные силы артан, он не верил глазам, медленно подаются под бешеным напором, теперь полумесяц, выгнутый рогами назад, перевернулся, куявы громят центр и уже приблизились к подножию холма.
Уже не бой, не сражение, даже не битва, а кровавое и жестокое побоище закипело по всему полю. Куявы, как ни устали, но близкая победа прибавила силы, с ликующими криками обрушивали удары длинных мечей, всякий раз повергая артанских воителей, зачастую вместе с их легкими конями. Многие пели, выкрикивали клятвы, у других слезы текли по бледным от ярости лицам.
Артане держались стойко, но их ряды таяли под ударами куявской конницы. Нельзя было сделать шаг, чтобы не наступить на павшего, что в последнем усилии пытался вонзить в тебя нож или хотя бы ухватить и задержать хоть на миг. Земля залита кровью, ноги скользили по вывалившимся внутренностям, спотыкались о срубленные руки, все еще сжимающие оружие, о рассеченные тела.
Невольно отступая под чудовищным натиском, артане сражались яростно, стремясь только поразить врага, никто не пытался убежать от неминуемой смерти. Куявы кричали, пели, молились. Ярость и ощущение победы утроили их силы, они рубили противника, как сочную траву, удары усталых рук становились только сокрушительнее, их кони вздымались на дыбы, дико ржали и стальными подковами с острыми краями крушили черепа артанских лошадей и даже всадников.
Они вырубили три тысячи из пятитысячного отряда Щецина, вырубили почти всех приевцев, выкосили, как косари смерти, больше половины мекленцев, и даже отборные бачиловцы гнулись и трещали под их ударами. И так было, пока они не прорубились к тысячнику Шульгану, у которого сейчас под рукой была тьма, десять тысяч отборной конницы, и его пора уже звать темником.
С шульгановцами куявы сами словно ударились о каменную стену. И устали от страшной сечи, и шульгановцы встали, как горный хребет, что загораживает путь не только людям, но даже ветрам и птицам. Силой не уступали, кони у них тоже рослые, тяжелые, а по своему племенному обычаю они оставляли голой только спину, зато плечи и груди укрыли прочными и легкими стальными доспехами. Да и шлемы пусть не такие цельные, как у куявов, но берегут голову от слабых ударов.
Когда нашла наконец коса на камень, схватка закипела на равных, шульгановцы не отступали ни на шаг, куявы продолжали натиск, люди в передних рядах задыхались от тесноты и духоты. С двух сторон на куявов ударили могучие отряды Плеска и Меклена. По своему обычаю, они сперва забросали куявов топорами, а те не могли закрыться щитами, а потом ударили со всей силой, яростью и стыдом за едва не опозоренную конную рать несокрушимых и победоносных артан.
Земля гудела и стонала, воздух трещал от звона щитов, грохота топоров и мечей по доспехам. Оружие сталкивалось над головами со страшным леденящим звуком, люди сшибались грудь в грудь и, не имея в тесноте возможности размахнуться, хватали друг друга и стаскивали с коней, где на земле, под конскими копытами, старались дотянуться до горла друг друга.
Артане видели на лицах куявов жестокую радость, глаза горят восторгом, впервые артан бьют, бьют не в похвальбе, а взаправду. Артане пытались сами нажать на куявов, отодвинуть, заставить попятиться, крик и грохот металла по металлу стал звонче, чаще. Все рубили, кололи и снова рубили без малейшей передышки, пот заливал лица, дыхание было хриплым, но у каждого из обожженного горла вырывался только родовой клич, а руки снова и снова поднимали топор или меч.
По всей линии схватки летели искры от ударов топоров и мечей по стальным панцирям. От грохота глохли люди и кони. Во все стороны брызгали срубленные края щитов, наконечники копий, навершия шлемов, а то и отрубленные кисти рук с зажатым в кулаке оружием. Кони в тесноте поднимались на дыбы и, не в силах опуститься, неистово били передними копытами всех, кто оказывался ниже.
Герои, которые предпочитали воевать в одиночестве, а не водить отряды, озверели от тесноты и давки, где не удавалось показать свою нечеловеческую силу или ловкость. Первым сумел очистить место вокруг себя Меривой, он крушил огромным топором с такой яростью, что наконец-то смог перевести дыхание, а затем его конь сумел сделать первые шаги вперед.
За ним устремились братья Кресал и Улеб, участники всех последних битв, где бы они ни затевались, бесстрашные и умелые воины, они послали коней сзади и чуть по бокам, быстрые и точные удары братьев поражали всех, кто пытался зайти к Меривою со спины. Они постоянно выкрикивали клич своего рода, среди грохота, конского ржанья и диких криков слышали немногие, но люди их крови тут же поспешили к ним, встали сзади и пошли уже сами врубываться в плотное, словно стена из деревьев, куявское воинство.
Дорогу Меривою загородил великан в доспехах темного цвета, щит размером с городские врата, меч как бревно, а конь высился над другими, как бык над козами. Меривой подставил щит под удар, содрогнулся всем телом, крикнул бешено:
– Теперь получи мой!
Лезвие его топора рассекло толстый щит куява, выкованный лучшими кузнецами Вантита, полетели осколки, вторым ударом Меривой достал кончиком лезвия топора куява в переносицу. Шлем не дал себя просечь, но прогнулся, в щели брызнула кровь, а куявский великан пошатнулся в седле.
Меривой закричал победно, вздымая над головой страшный топор, Кресал и Улеб тут же оказались рядом с шатающимся гигантом и обрушили на него частые удары. Тот наконец повалился на конскую гриву, пальцы тщетно хватались за повод, а когда грохнулся наземь, Кресал ухватил коня за уздечку и закричал оруженосцам:
– Этого отвести к шатру Меривоя!..
* * *
Меклен выдерживал натиск левого крыла куявского войска, воины там все были рослые. В великолепных стальных доспехах, сильные и уверенные, а переговаривались между собой на вантийском наречии. Им внезапно овладела страшная ярость, только вантийцев здесь не хватало, он закричал, срывая голос, рубился уже с нечеловеческой силой, а когда у него сломался топор, выхватил из седла чужака, в своем железе похожего на железную статую, и, держа его за ногу, вращал им, как исполинской дубиной, и побил так многих сильных воинов.
Ему наконец бросили его собственную дубину, что возил на запасном коне, целиком из молодого дуба, он сметал каждым ударом всадника вместе с конем, опрокидывал тех, кого хотя бы задевал, а если удар приходился сверху, то плющил и коня, и всадника.
За ним с победными криками двигались сильнейшие из богатырей, и так они вклинились в плотные ряды наемников, а затем и отбросили их сперва на длину копья, а потом и на выстрел из лука. Аснерд по приказу Придона послал им тысячу лемков, те ударили с накопленной яростью, и наемники начали отступать шаг за шагом.
Похоже, куявы заметно устали, в центре они были отброшены усилиями сыновей Аснерда, но затем перестроили ряды и сражались молча, без воинственных криков, упорно и яростно. Аснерд окинул взглядом оставшиеся полки, сказал Придону жестко:
– Теперь остаешься ты!.. Будь полководцем, а не мальчишкой!
Придон не успел рта открыть, как Аснерд жестом подозвал оруженосца с конем, жеребец закряхтел под тяжестью гиганта, Аснерд ухватил одной рукой повод, а другой вскинул над головой огромную секиру:
– Артане, вперед!
Все, кто услышал, с готовностью двинулись за ним следом. Аснерд помолодел, сбросив десятки лет, но сохранил опыт и умение схваток, от его карающей десницы гибли самые сильные, самые прославленные, ибо, завидев самого Аснерда, которого знали все, каждый из героев стремился схватиться именно с ним, принести стране облегчение, а себе неслыханную воинскую славу, почет и завистливое уважение.
Аснерд двигался как могучий тур среди овец, щит его все время звенел и подрагивал от ударов, следом слышался страшный хряск его секиры, которой рассекал любого богатыря вместе с его доспехами. За ним пристроились Меривой, Франк, Шестак, Рагинец, неустрашимый Голота, доблестный Зазибрь, который не страшился ни людей, ни богов, могучий Черновол, который предпочитал всем пирам за Столом вот такой кровавый пир, шли Шелепень, Дядило, Хрущ, а вместе с ними шла неумолимая смерть, ибо они никогда не оставляли живых за спиной.
Битва кипела уже по всему полю, только на той стороне вдали у подножия небольшого холма стоял запасной куявский полк, там ветер полоскал стяги Куявии, а на этой остались только два полка недавно прибывших Избора и Свобы.
Вяземайт посматривал с беспокойством, сеча затягивается, такой кровавой артане еще не знали, впервые их звериная ярость кочевников наткнулась на спокойное мужество земледельца, куявы воодушевлены битвой, а среди артан все больше нарастает смятение…
Он подозвал молодого парня, что жадными глазами смотрел на кровавое побоище:
– Пора, Ждан.
Парень кивнул, в глазах вспыхнул огонь, он сделал шаг и… запел. Придон вздрогнул, такого сильного и волшебного голоса он еще не слышал, а песня отозвалась во всем теле сладкой болью, воспламенила кровь, зажгла всю плоть, и он ощутил себя горящим и не сгорающим в огне, что не жжет, ибо и есть то, в чем должен жить человек: в огне, в жаре, в накале, в бешеной скачке, в крике и бешеных ударах топора, в стонах поверженных врагов, в свирепом ветре навстречу, грохоте копыт… Вяземайт сказал за спиной:
– Помнишь?
Придон вздрогнул:
– Что?
– Песню. Эту песню помнишь?
– Я сочинил, – пробормотал Придон, – как-то… зачем-то… даже сам не знаю зачем. Мне было худо, я метался, как в жару…
– Да, – согласился Вяземайт, – тогда ты уже сочинял другие песни. Но в тебе сила богов, Придон. Неважно, о чем поешь, сила… она никуда не девается!
Красивый и сильный голос реял над полем, его слышали все, как артане, так и куявы. Придон не поверил глазам: усталые измученные люди, что от изнеможения валились с седел, выпрямились, глаза засверкали, в руках снова появляется мощь, начали сшибаться с врагами с таким громовым треском, что в небесах грохотали громы, а земля отвечала встревоженным гулом.
Певец, чувствуя, как он поднял упавший дух сражающихся, запел еще громче, сильнее. Волшебные слова, исполненные силы, пронзали каждого и наполняли мощью.
* * *
