Часть вторая
Часть третья
Придон
Придон - великий герой, добывший меч бога Хорса, только в сердце его кровоточит глубокая рана. Он страдает от любви к прекрасной куявской царевне Итании, за одну улыбку которой не пожалеет и жизни.
Моим друзьям и недругам, с которыми так славно проводим время в Корчме!
Часть первая
Глава 23
И все-таки два дня были мучительными, ибо сделать ничего не могли, а обоз с тяжелыми баллистами двигался очень медленно. Придон, не выдержав, выехал навстречу, сам хватался за колеса, вытаскивал увязшие повозки, помогал волам, а когда прибыли на место, стащил первую катапульту и начал ее спешно устанавливать напротив ворот.
В его сторону пробовали метать камни, даже выпустили с десяток стрел, но Придон хорошо помнил, на какое расстояние бьют катапульты куявов, их камни падали за несколько шагов, не долетая, а его катапульта с первого же выстрела швырнула горшок с маслом прямо через ворота.
Аснерд приехал, осмотрел, хмыкнул:
– Неплохо, неплохо… Только ты забыл поджечь.
– Не забыл, – огрызнулся Придон. – Погасло!
– Лучше оставь тем, кто умеет лучше, – посоветовал Аснерд мирно. – Или тебе трудно поверить, что кто-то умеет лучше?
Придону подвели коня, он взлетел в седло. С телег снимали катапульты, осматривали, устанавливали полукругом вокруг города, особенно нацеливались на те места, где дома вплотную подходили к городской стене.
Сотни добровольцев таскали камни, кувшины с горящей смолой и маслом, меняли истертые ремни. На стенах защитников стало поменьше, бросились помогать горожанам гасить пожары.
К ночи город уже горел в западной части, вспыхивали пожары под южной стеной, но там быстро гасили. Придон велел продолжать закидывать город кувшинами с горящим маслом, к полуночи над городом уже стояла сплошная стена огня.
Аснерд наблюдал со злым удовлетворением.
– Неужели дотерпят до утра?
– Не думаю, – ответил Придон. – Здесь куявы. Просто куявы. Пусть наши бросают, куявы запасли масла по стране много! И все их запасы – наши.
Луна светила в полсилы, но вокруг города щедро полыхали и костры, и просто смола в бочках, чтобы вылазка куявов не прошла незамеченной.
Наступал серый рассвет, артане собирались толпами, глазели на пожар, посмеивались, отпускали шуточки. Мало кто заметил, как распахнулись, словно исчезли, ворота. Кровавый отблеск костров заиграл на доспехах и вскинутых мечах. Кони неслись с тяжелым грохотом, массивные куявские кони, в доспехах и под узорными попонами, но отряд не сразу заметили, наблюдая за пожаром в центральной части города.
Аснерд вскрикнул:
– Эгей!.. все по коням! Куявы решили умереть красиво!
Отряд тяжеловооруженных всадников смел редкую цепочку смельчаков, что пробовали загородить дорогу, и, не сбавляя бешеного галопа, понесся, по крутой дуге забирая к лесу.
Аснерд, который был уверен, что куявы решили ударить в самый центр войска, порубить катапульты и погибнуть героями, сплюнул в раздражении:
– Эх, куявы…
Их догоняли и рубили в спины. На дороге оставались трупы, кони бегали с опустевшими седлами, но с десяток всадников успели достичь леса, там бросили коней и затерялись в черноте между деревьями.
Но Придон этого не видел и не слышал: ветер рвал волосы, земля гремела под копытами, распахнутые ворота надвигались стремительно, разбежались в стороны, в лицо ударил жаркий воздух. Дома горят, как сухой хворост, длинные языки красного огня вырываются из-под крыш, из окон, распахнутых дверей. На улицах громоздятся узлы с добром, сундуки, ларцы, мешки, горы тряпья, а люди с криками вытаскивают имущество, вместо того чтобы гасить огонь.
– Город наш! – выкрикнул Придон.
Обгоняя его, пронеслись конники на горячих конях, похожих на ожившее пламя. Он видел отблески пламени в глазах, на блестящих зубах, на лицах, на вскинутых над головами топорах.
Улица свернула под прямым углом, но он уже не мог сдержать бешеной скачки, впереди стена, он зарычал в бешенстве, челюсти сжались до хруста. Стены, заборы, ограждения! Эта стена не так уж и высока, одолеть ее нетрудно, но коней не перетащишь, да и строилась она против возчиков на тяжело груженных телегах, что в далеком прошлом, когда еще не было городской стены, хотели бы избежать уплаты пошлины.
С дороги поспешно отпрыгивали люди с оружием, Придон видел, как бросают на дорогу мечи и в ужасе бегут прямо в горящие дома. Убрались даже лучники, волна презрения к их трусости захлестнула Придона с головы до пят. Даже не попытались выпустить хотя б по стреле!
Он придержал коня, быстрый взгляд выявил участок стены, где край то ли выщербило, то ли хозяйственные горожане утащили камни на свои свинарники. Погладил коня, шепнул на ухо:
– Мы такие высоты уже брали… Ты у меня лучший из всех коней на свете!
Конь преданно ржанул и покосился умным коричневым глазом. Придону показалось, что он даже завилял хвостом, как верный пес.
Крок восхищенно вскрикнул, когда их тцар разогнал коня, пригнулся, оба вытянулись в длинном стремительном прыжке. На миг показалось, что конь прыгнул слишком рано, ударится о стену, но дуга прыжка оказалась длиннее и выше. Конь лишь задел задним копытом верх стены, там сверкнули искры.
Конь пронесся как стрела, развернулся, замер, тяжело раздувая бока. Коричневые глаза расширились в изумлении. Он с уважением смотрел на стену.
Над стеной взметнулась конская голова, грива трепещет на ветру, озверевшая морда, обезумевшее лицо всадника, что прильнул к конской шее так, что спрятался в трепещущей гриве…
Задние копыта с грохотом ударили по верху, конь тяжело приземлился на все четыре, пробежал, чтобы не упасть. Он прихрамывал, но Крон этого еще не заметил, поднял к Придону сияющее гордое лицо.
– Верен понесся в обход, – сообщил он. – У него конь… тяжеловат.
– Ты молодец, – сказал Придон искренне. – Прикрывай мою спину!.. За мной не спеши, у тебя конь сильно хромает. Побереги.
Он пустил коня вперед, щит прикрывает левую сторону, боевой топор в правой, глаза молниеносно перебрасывают взгляд с крыши на крышу, держат разом окна всех домов.
Крок, как все стрелки, быстроглазый, первый заметил странности в небе, закричал:
– Туча!.. Туча идет!
С юга надвигалась угольно-черная туча. Слишком компактная, собранная в кулак, словно и не туча, а каменная гора. Слегка блеснуло, но не внутри, как со всеми тучами, а отблеск пробежал по боку, не в силах проникнуть вовнутрь.
Послышался странный шум, Придон невольно пригнул голову, в выси неприятно зашуршало. Не привычные раскаты далекого грома или гулкие удары близкого, а сухой треск, словно мириады раков терлись панцирями.
Он видел, как сорвались первые капли, закричал страшно:
– Под навесы!.. Под навесы!
Кто услышал, поспешно метнулись к домам, спеша выполнить непонятный приказ, кто не слышал или сделал вид, что не слышит, те мчались по широкой улице, на ходу сшибали ударами топоров тяжелые ставни, весело орали, выкрикивали боевые кличи.
Полоса желтого дождя настигла скачущих воинов. Придон стиснул челюсти, из груди вырвался злобный крик. Желтые капли оказались расплавленным металлом. Или чем-то хуже: люди и кони страшно кричали, кони поднимались на дыбы, сбрасывали всадников, а те, не в силах удержаться, хватались за обожженные места, катались по земле.
Волна жара ударила в лицо Придона, он непроизвольно отметил, что туча идет против ветра. Или там наверху ветры дуют в другую сторону. В сухом жаре ощутил запахи горящего мяса, тлеющих костей, сгоревших волос.
– Вперед! – прокричал он. – За этой тучей!
Лица у всех бледные, вытянувшиеся, но послушно повернули коней и погнали за быстро уходящей тучей. Желтая полоса дождя бежала через город, там вспыхивали деревья, загорались брошенные подводы, страшно кричали попавшие под смертоносные капли люди.
В город через распахнутые ворота ввел свою тысячу Волог, он покрикивал, рассылал мелкие отряды в переулки, а сам старался, как и велел Придон, не отстать от тучи, погубившей два-три десятка смельчаков.
На главной площади быстро собирался крупный отряд куявов, военачальники спешно выстраивали в ровный квадрат. Все укрыты широкими щитами, в доспехах, угрожающе выставлены длинные копья, знаменитое и несокрушимое построение куявов. Из окрестных домов поспешно выбегали люди с оружием и становились за спинами тяжеловооруженных и закованных с головы до ног в доспехи воинов…
…и в это время желтые струи, уже заметно редеющие, накрыли весь этот элитный отряд. Придон с ужасом и восторгом видел, как вскипело железо щитов, шлемов, панцирей. Каждая капля сразу прожигала язву, но не проникала глубже, но капель много, иные прожигают дальше, иные сразу находят щели…
– Обойти, – прокричал он, – и дальше, дальше!.. Эти уже мертвецы!
Артане поспешно разделились, гнались за тучей, а на площади со страшными криками умирали люди.
Туча постепенно истончалась, превращалась в безобидное облачко. Середина еще оставалась черной, как уголь. Он надеялся, что остатков огненного дождя хватит, чтобы проложить им дорогу к дворцу наместника без потерь.
Уже на площади перед дворцом сверху раздался страшный злобный свист, будто сто тысяч ядовитых змей подняли головы и зашипели злобно и угрожающе. Разом посерело. Придон вскинул голову, похолодел. С севера по синему небу в их сторону быстро неслась мерцающая туча.
– Присесть! – заорал он дико. – Щиты!
Огромное войско разом колыхнулось, начало опускаться, похожее на море с вздымающимися волнами. Над головами поднялись щиты, и тут же обрушился град стрел. Они не просто застучали по дереву и металлу, раздался непрерывный грохот, похожий на рев падающей с высокой горы каменной лавины.
Каждый под щитом старался свернуться в комок, укрыться, ибо стрелы били часто, падали под ноги, по всей площади вскрикивали те, кто укрылся небрежно или запоздало.
Ворота дворца оказались заперты, но вышибли их быстро, Придон услышал знакомый вскрик, обернулся, мелькнуло бледное лицо Олексы.
Он слабо улыбнулся Придону, в это время ворота с грохотом рухнули, из дворца вылетели стрелы. Придон с яростным криком ринулся вовнутрь, рубил и крушил, за ним неслись яростные, как боги войны, артане.
Дворец невелик, просто огромный просторный дом, Придон пронесся через него насквозь, а когда возвращался, везде трупы мужчин, а из дальних комнат слышались отчаянные женские крики.
Он вытер лезвие топора, в теле нарастала тяжесть. Вышел в ночь, свежий воздух, несмотря на жар и запах гари, на ступеньках двое артан склонились над лежащим воином.
Сердце тревожно дрогнуло, он ускорил шаг. Олекса лежит огромный и страшный с перекошенным в гневе лицом. Он не выглядит уснувшим, каким Придон видел погибшего Евлаха или Агона – лицо Олексы залито кровью, а грудь пробита двумя огромными толстыми стрелами, какие не в силах метнуть руки человеческие. Он был сражен либо руками демонов, либо в него всадили стрелы из механических луков, которыми пробивают железные ворота.
Придон стиснул челюсти, глаза защипало. Олекса всегда казался ему неуязвимым, бессмертным, как бог. Даже в том походе в Черные Земли, когда его пришлось выносить на спине, Олекса выдержал больше всех. Он всегда побеждал, и казалось, что погубить его могут только сдвинувшиеся с мест горы или падающие с неба камни. Но он погиб в бою с куявами, которых привыкли считать слабыми и трусливыми.
– Все равно они слабые, – прошептал он, – это слабый народ… Слабые и трусливые, если вот так… подло. Трусливо…
Глаза защипало сильнее. Дыхание обжигало горло, он чувствовал, как раскалились ноздри. Со сжатыми до хруста зубами повыше вскинул голову, но чуть опоздал: защекотало, по щеке побежала горячая капелька, словно раскаленный комочек металла. Она была такая крохотная, что не сорвалась под собственной тяжестью, а остановилась на полпути, не в силах ползти дальше.
Что ж ты меня позоришь, вскричал он в муке. Мужчина не должен плакать. Вождь на виду у своих воинов – тем более. Олекса видел кровавые сечи, в пожаре погибла его семья, он хоронил друзей, но я никогда не видел в его глазах постыдных слез! Но вот он сражен, он погиб по-артански, в бою, с топором в руке, это достойный конец пути артанина…
– Но дождя не будет, – сказал сбоку Крок. – Так, несколько капель просто сорвалось…
На щеках многих его людей, что собрались вокруг тела сраженного героя, тоже блестели эти… сорвавшиеся с облаков.
Придон с шумом выдохнул, двинулся через площадь, рассматривая убитых. Пошел пешком, конь почему-то не решается наступать на тела, пугается, трясется всем телом, словно здесь лежат колдуны или осталось сильное заклятие. Трупы нередко настыли горками, иногда образуя круговые валы, и Придон понимал, что здесь сражался кто-то из героев.
Послышался стон, Придон увидел раненого куявского воина. У него был распорот живот, куяв обеими руками старался удержать вылезающие наружу кишки. В глазах ужас, но куяв все не мог умереть, на лице животное желание жить, любой ценой жить. Рядом с ним еще один куяв в доспехах, у этого разрублена голова вместе со шлемом, а в двух шагах тот, кто сразил обоих, – мальчишка, совсем еще мальчишка, в руках залитый кровью топор с прилипшими к лезвию волосами.
Кровь медленно вытекала из трех глубоких ран: на груди, на плече и из длинного разруба на боку, откуда высунулись белые края перерубленных ребер.
Придон сказал ободряюще:
– У тебя целы руки и ноги. Раны заживут, ты снова будешь мчаться быстрее ветра!
Мальчишка молчал, бледный, со сцепленными зубами. Это из ран текла кровь, но в глазах было сухо. Он уже знал, что для артанцев слезы – дороже собственной крови. Так становятся мужчинами.
Придон кивнул, шагнул дальше. За спиной, он слышал, лекарь наклонился к молодому воину, что страшился сказать слово, дабы не вырвался позорящий артанина стон.
На востоке алела полоска рассвета, однако пламя пожаров освещало город страшным светом, было светло, как днем, только небо оставалось черным с редкими холодными звездами.
На ту сторону площади из дворца выводили людей со связанными руками. Распоряжался Вяземайт, что удивило Придона. Как и то, что не порубили сразу, ведь ворота не открыли, на двое суток задержали его продвижение к Итании. Значит, виноваты все.
Вяземайт оглянулся, лицо просветлело:
– А, это ты, Придон!.. Да, город ты захватил даже быстрее, чем я ожидал.
– Почему?
– А здесь два десятка чародеев и магов. Есть довольно умелые…
Придон оглядел их брезгливо, словно прокаженных.
– Колдуны? – переспросил он. – Так что ты хочешь? Срубить им головы – и все. Или развешай по деревьям, мне все равно. Нам артанские боги повелели очистить мир от чудовищ, драконов и колдунов. Мы это выполним!.. Хотя, вообще-то, погоди…
Колдуны смотрели с ужасом. При последних словах в их глазах зажглась надежда. Придон рассматривал их с высоты седла, они опустились на колени и смотрели, задрав головы.
– Я слышал, – сказал Придон, он чувствовал, как голос дрогнул, заставил себя перевести дух, чтобы звучало все так же властно и повелевающе, как надлежит из уст сокрушителя Куявии, – что существует заклятие… чтоб человека из камня вернуть обратно в человека. Кто-то из вас такое знает?
Колдуны переглянулись, он видел на их лицах непонимание, страх. Кивнул Вяземайту, тот взмахом руки послал свой десяток удальцов с веревками в руках. Колдунам быстро набрасывали петли на шею, тащили к деревьям. Один вдруг закричал:
– Я знаю!.. Я знаю!
Придон нахмурился.
– Говори, – велел он. – Но учти, я пойму, когда ты врешь.
– Я не вру, – сказал колдун торопливо. – Сам я не могу, это правда, но мой прошлый учитель знает, как это сделать.
– Где твой учитель?
– Остался в Родстане, – ответил колдун. – Это было давно… Я считал его слабым магом, ушел в Куябу, там нашел учителей именитых. Не скоро понял, что у столичных колдунов больше блеска, но мощи больше у колдунов из малых сел… Если оставишь мне жизнь, я помогу отыскать своего старого учителя.
Придон обернулся, поискал глазами Щецина.
– Послушай… Это не приказ, а просьба. Выдели своего старшего для одного дела… Аснерд никогда не скажет, для него Артания – превыше всего, но я-то помню, что его сын Тур погиб из-за меня. И потом еще спас меня уже после смерти…
Щецин оторопел, брови взлетели на середину лба.
– Как это?
– Долго рассказывать. Потом как-нибудь… Пошли своего старшего с этим вот колдунишкой. Надо отыскать его учителя, если тот еще жив, а потом то ли вызнать у него колдовство, то ли самого отвезти в Черные Пески, чтобы тот сам расколдовал Тура. Расколдует, я для него не знаю что сделаю. Не расколдует, я не только его самого, но и весь город сотру с лица земли.
– Но как это сделать? Ведь Родстан…
– …в глубине Куявии. Но колдун может изменить облик Верена. Или это сделает здесь Вяземайт. А эти пусть останутся здесь, как залог. Если сумеют Тура вернуть к жизни, выпустим их целыми и невредимыми.
Щецин оглядел молодого колдуна пронизывающим взором.
– Я по его роже вижу, что он сделает. Как только окажутся на землях, где куявские войска, тут же выдаст моего сына!
Колдун съежился, втянул голову в плечи.
– Он так и сделает, – согласился Придон. – Но тогда мы выпустим этих его дружков… в другом виде. Отрежем уши, носы, отрубим руки, выжжем глаза… нет, иначе не отыщут… словом, сделаем так, чтобы они его разыскали! И тогда он пожалеет о своем предательстве.
Куявские колдуны заволновались, наперебой кричали молодому колдуну, Придон уловил только угрозы, перехватил понимающий взгляд Вяземайта, старому волхву подвели коня, Вяземайт вскочил в седло, могучие руки подобрали повод.
– Спасибо, – произнес Вяземайт, – что вспомнил о Туре.
– Что значит вспомнил? – прорычал Придон. – Я о нем не забывал!
* * *
Все, что могло выгореть, выгорело, но каменный город уцелел, разве что стены стали черными. Да еще оголился: сгорели все деревья, роскошные сады. Торчали только обугленные пни. По улицам везде зола и серый пепел, то и дело поднимаются дымки, под конскими копытами хрустят, рассыпаясь, угольки.
Придон оставался в воинском стане, прикидывал с Аснердом, какими дорогами провести огромное войско под стены Куябы, только под вечер вскочил в седло, а конь, словно сам любопытствуя, резво помчал его в захваченный город.
От обгорелых и закопченных стен все еще несло теплом, а кое-где и жаром. Придон ехал осторожно, стараясь не задевать обугленных построек. Странно, его мощь сокрушила этот город, а он временами все еще чувствовал себя самозванцем, присвоившим себе тцарскую булаву и право решать судьбы народов.
Впереди набросали, почти перегородив улицу, целую гору роскошных шапок из соболя. С иных даже не успели или поленились срезать бриллианты. Сейчас драгоценные камни освещали всю кучу дивным светом. Сундуки из драгоценных пород дерева под стеной в три ряда, на некоторых все еще замки, и можно только догадываться, что за сокровища там внутри.
Из выбитых окон с хохотом выбрасывали золотые стулья и лавки, о землю грохались с деревянным стуком, оказывалось, что только обшиты золотой парчой. Слышно через распахнутые окна, как в домах рубят столы и роскошные кресла, чтобы пролезли в окна, картины тоже рубили, мелкие выбрасывали целиком.
Конь прошел с полнейшим равнодушием, наступая на разрисованные полотна, но перед одним копыто зависло в воздухе, конь постоял так, глядя на дивное женское лицо, осторожно обошел, так и не решившись наступить, хотя явно слышал от хозяина, что все женщины – предательницы, лживые и хитрые, как все куявы…
С грохотом разбивались тяжелые мраморные статуи. Мелкие нередко падали на груду дорогого платья, уцелевали. Разгорячившиеся воины не поленились подтащить к окнам и протиснуть через узкие проемы с десяток статуй древних героев в полных доспехах и вооружении. Одно окно для этой цели расширили тяжелыми топорами. Статуи падали с тяжелым грозным грохотом Внизу их поднимали с веселыми воплями, ставили под стенами домов и метали топоры, стараясь обухами расплющить носы. Когда затупили топоры, кто-то принес молот, из-за него едва не подрались.
Молодой артанин взял из кучи прекрасный топор, лезвие покрыто редкой чеканкой, а длинная прямая рукоять вся утыкана множеством изумрудов. Придон видел, как удалец взмахнул пару раз топориком, поморщился и швырнул обратно на груду прочих драгоценностей. Придон сурово улыбнулся, настоящий артанин: не одобрил плохую балансировку, а то, что за один такой топорик можно купить табун коней в десять тысяч голов, – ему в голову не приходит, он не куяв, что за один камешек из рукояти такого топора мать родную продаст.
Сам он невольно засмотрелся на груду бранных доспехов, застольные тут же – из тончайшего железа, покрытого золотом, разукрашенного мордами зверей, головами птиц, рылами кабанов и летящими драконами. Но даже бранные, что из прочнейшего стального листа лучшей закалки, выкованного по своим рецептам горным народцем, тоже утыканы сапфирами, топазами, бриллиантами и рубинами, как будто драгоценные камни подбирали не но цвету, а по размеру: чем крупнее, тем красивее. На этих до-спехах не найти следов молота, а блещут так, что ослепят пытающегося загородить дорогу: как будто надевший такие доспехи надевает на себя солнце.
Заметно, что поножи и стальные рукавицы до локтей сперва пытались сносить в одну кучу, но в сумятице скоро все разладилось, и, помимо большой кучи, искусно выделанные рукавицы валялись и среди ларцов из серебра и золота, и среди груд дорогих плащей заморского бархата, где каждая застежка украшена крупными бриллиантами.
Даже уздечки, как рассмотрел Придон чуть дальше, украшены золотыми нитями и усыпаны мелкими бриллиантиками, изумрудами, рубинами, топазами и множеством других камней, большинству из которых он не знал названия, но дивным блеском своим завораживали и вносили смятение в душу.
Подбежал воин, почтительно подал чашу из чистейшего алмаза, похожего на застывший свет.
– От нашего десятка, – сказал он весело, – кто еще достоин такой красоты?
– Спасибо, – ответил Придон.
Он повертел чашу в руках, любуясь игрой света. До этого дня даже не мог подумать, что могут быть такие исполинские алмазы и что можно вот так с ним, теперь это большая чаша в золотой оправе, с массивной золотой ножкой, по ободку плотной цепочкой гуськом идут, тесня друг друга, тщательно подогнанные рубины волшебного оттенка.
Но даже вся оправа из крохотных фигурок сцепившихся в смертельной схватке драконов, грифов и грифонов, отдельно – сцены захвата крепостей, и все сделано настолько искусно, что, как ни напрягай взор, все равно даже в крохотном рубинчике размером с зернышко проса видны скачущие всадники, стены со взбирающимися по лестницам воинами, орлиные лица героев, хищные пасти диких зверей…
Подошли от ближайшего костра Щецин, Аснерд, Прий. Прий вообще покачивался, словно пьяный, рот до ушей, глаза хмельные. Прокричал ликующе:
– Я знал, что куявы богаты! Но не настолько же…
Щецин сказал за его спиной потрясенно:
– Это даже не богатство! Это даже…
Он запнулся, Прий подсказал гордо:
– Сокровища!
– Это даже не сокровища, – огрызнулся Щецин. – Сокровище – это когда отроешь зарытый кувшин с десятком серебряных монет! Большое сокровище – если монеты золотые. И просто несметное, если монет до горлышка. А здесь… здесь вообще голова кругом! Вон только на этом майдане полсотни сундуков с такими золотыми вещицами, что само золото – тьфу, настолько все искусно сделано! Придон, мы это сделали!.. Ты это сделал.
– Мы, – поправил его Придон. – Мы. Артане.
Сердце стучало громко и мощно. Грудь едва не лопалась, распираемая изнутри раскаленным валуном, что все рос в размерах.
Он посмотрел на чашу, с размаху бросил ее о каменную стену. С тончайшим звоном мелкие осколки алмазов разлетелись, блеснув на солнце, как льдинки. Рубины покатились под копыта коня, как застывшие капли крови.
– Мы, – повторил он, – артане.
Следующая куча общей добычи оказалась еще выше. В основном сундуки и ларцы. Замки сбиты, некоторые ларцы, которые забросили наверх, постепенно сдвигаясь, перевернулись, и, когда Придон подъехал, куча блестела, осыпанная золотыми монетами дивной чеканки, жемчугом, рубинами, яхонтами, кольцами и перстнями искуснейшей работы, брошками, заколками, изящными палочками из рога единорога для чесания спины.
Заходящее солнце бросало кровавые лучи на сокровища, и самоцветы вспыхивали прекрасным зловещим огнем. Утром они заблестят чистым и радостным огнем невинности, но сейчас они само неистовство, гнев, пожары, пролитая кровь, победные крики и плач покоренных.
Таких куч оказалось несколько, никто их не охранял, но местные страшились подойти близко, а сами артане были слишком хмельны победой, раздувались от гордости, чтобы кто-то из них подобрал хоть камешек.
Но это сегодня, подумал Придон неожиданно трезво. А завтра-послезавтра уж начнут набивать карманы. И зашивать золотые монеты и кольца в седла. А когда появляется богатая добыча, то возникает мысль, что ее надо сберечь…
Он не понял, почему на душе сразу стало гадко, словно нечаянно проглотил старую больную лягушку. Но гадко стало, он сразу ощутил, что устал, что плечо ноет от страшного удара палицей местного великана.
С дальней площади доносился рев молодых сильных голосов. Артане пели боевую походную песню о славном витязе Кармалюте, о его верном коне и очень красивой, конечно же, потому и неверной, беспутной жене. Придон прислушался, быстро взглянул на Прия. Брови военачальника сошлись на переносице, глаза поблескивали. Он не выглядел встревоженным, ноздри широкого носа часто подергивались.
Придон не выдержал первым:
– Что-то чуешь?
– Я думаю, – сказал Прий быстро, – что это чернь перепилась.
– Да?
– Рядом подвалы богатого бера, – сказал Прий еще торопливее. – Пока выкатывали, пару бочек эта пьянь разбила!
– Да, – повторил Придон, – конечно… Но что-то мне это ликование перестало нравиться.
Только Щецин выглядел невозмутимым, лицо раскраснелось, широкий рот стал еще шире в довольной улыбке.
– Это недолго, – сообщил он. – Молодая кровь играет. Завтра они снова будут жаждать подвигов. Уже утром будут на конях и потрясать топорами!
Придон кивнул:
– Надеюсь.
* * *
Серия «Троецарствие»
