Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть вторая
Часть третья
Часть четвёртая
Часть пятая
Часть шестая
* * *
Ютланд, брат Придона
Предисловие
Этот роман завершает тетралогию «Троецарствие». Кто читал первые три, сразу поймет, что здесь и о чем. Однако у этого есть одна интересная составляющая, которой не было в трилогии. Особенно важная для тех, кто играл в «Троецарствие», играет или будет играть, адрес: http://nikitin. wm.ru/. В этом романе не только имена, локации и события идентичны игре, но даже все герои, главные, второстепенные и промелькнувшие, взяты из списка лучших из лучших бойцов, охотников и рыбаков.
То же самое с кланами, их гербами, описаниями подвигов.
* * *
Часть 4
Глава 9
Алац несся вольно и свободно. Мир струился сквозь них и оставался позади, а впереди медленно и торжественно выросла стена дубровника. Они влетели под сень плотных ветвей, грохот копыт стих, сменившись шуршанием листьев.
Хорт гавкнул и остановился на поляне возле могучего клена с неимоверно толстым стволом и потрескавшейся корой так глубоко, что они уже и не трещины, а ущелья.
Ютланд придержал коня, огляделся.
– Неплохое место, – заметил он. – Сухо, чисто, много сучьев…
– Собачка умеет выбирать места лучше тебя? – спросила Мелизенда. – Хотя чего это я удивилась…
Ютланд спрыгнул на землю и протянул к ней руки.
– А еще она ласковая, – добавил он, – и ни разу меня не укусила.
– Значит, – сказала она обвиняющее, – ты ее бьешь!
И упала в его руки, он подхватил, придержал и настолько нежно и бережно поставил на землю, словно у нее там не ноги, а какие-то тонкие хрупкие лапки, как у дохлого кузнечика.
– Значит, – сказал он задумчиво, – бить все-таки надо?
– Нет! – вскрикнула она. – Дикарь, ты все не так понимаешь!
– А как надо?
– Я тебе потом расскажу, – пообещала она.
Он кивнул.
– Хорошо, побудь здесь и никуда не смей, существо. Я сперва соберу хворост.
– Я могу…
– Нет, – оборвал он.
Она запнулась, наконец-то сообразив, что он идет не ради хвороста, которой тоже соберет заодно, а проверяет, нет ли вблизи хищных зверюк, как будто они только и думают, как бы напасть, такой наивный, но как приятно, что о ней заботятся искренне, не выставляя это напоказ, как в ее дворце.
Вернулся он сравнительно быстро, на скуле царапина, да еще дыхание сбилось, но высыпал гору сучьев и сказал уже почти ровным голосом:
– Да, теперь можешь…
Когда она отдалилась за ближайшие кусты, ей показалось, что трава сильно примята, пара веток сломаны. На земле некие мелкие зеленоватые пятна, в другое бы время не обратила внимания, но сейчас, любопытствуя и чувствуя странную защищенность, на цыпочках прошла по едва приметным следам, там небольшой овраг, густой заросший высоким бурьяном…
Трава примята, а в тех кустах лежат друг на друге тела трех закованных в прочные костяные щитки чудищ. Все крупнее человека, толстые, с виду ужасные и несокрушимые, но их панцири жестоко разбиты, расколоты, через щели все еще сочится зеленоватая жижа, головы как будто попали под молоты дюжих молотобойцев: расплюснуты, смещены…
К костру она вернулась тихая, присмиревшая, свалила небольшую горку сучьев.
– Давай, – предложила она тихонько, – помогу тебе разделывать оленя.
– Оленя? – переспросил он. – Может быть, сперва поучишься на мыши?
Она брезгливо передернула плечами.
– Терпеть их не могу. Ладно, боюсь!
– Я сам, – ответил он. – Ты чего вдруг? Я все сделаю, отдыхай, чешись, строй глазки.
Она с самым независимым видом пожала плечами.
– А что отдыхать? Ветки для костра я уже собрала. Зажечь?
– Это мужская работа, – сказал он. – Ты не выбьешь огонь.
– Даже и не подумаю, – отрезала она.
Он с недоверием смотрел, как она протянула руку к сложенным шалашиком веточкам. Из пальцев вылетела длинная оранжевая искра и упала в бересту. Там сразу вспыхнул огонек, разросся и начал жадно лизать сухие веточки.
– Ого, – произнес он с уважением, – магия?
– Совсем немного, – сказала она скромно. – Тцарских дочерей всегда учат разным мелочам.
Он внезапно нахмурился.
– А почему не сказала, что умеешь, раньше?
– Ты был таким противным, – сказала она, – таким надменным И так задирал нос…
– Я?
– Ты, – подтвердила она обвиняюще. – И не делай вот такие глазки. Невинные! Ты все время кичился своим превосходством. И унижал меня. И называл дурой.
– Я?
– Ну, может быть, не вслух, я уже не помню.
– Я? – повторил он в великом изумлении. – А не ты?
– Я только защищалась, – объяснила она. – А костер… Ты зажигал его всегда с одного-двух ударов огнива. А когда был дождь, помнишь, я бросила искру, когда ты отвернулся.
Он посмотрел на нее хмуро.
– Помню. Тогда еще сказала, что я молодец… А ты втихую хихикала.
Она в испуге взглянула на его помрачневшее лицо.
– Я не хихикала! Ну, разве что чуть-чуть. Мне огонь был нужен больше, чем тебе. Я промокла, озябла, мне хотелось есть, я падала от усталости, а ты не обращал на меня внимания и обещал придушить.
– Ну… не придушил же?
– Спасибо! А что бы я делала, придушенная?
Он пожал плечами.
– Ну… я же не совсем бы, а так… немножко бы. Чтобы можно было придушивать и потом. А то сразу, как-то… мало. Я хочу тебя долго придушивать.
Она сказала саркастически:
– Ну, спасибо!
Внезапно лицо ее стало мечтательно-отстраненным, взгляд затуманился, она вся чуть устремилась в некий мир, которого встревоженный Ютланд не мог увидеть, наконец он крепко взял ее за локоть.
– Что случилось?
Она прошептала:
– Слышишь, соловей?..
– Ну…
– Как думаешь, о чем он поет?
Ютланд пожал плечами.
– Как, о чем? О червяках на ужин.
Она подскочила, мгновенно рассвирепев.
– Что ты за дикарь? Соловей поет о розе!.. Так нас учили лучшие мудрецы!
– Да? – переспросил он тупо. – О розе? С чего вдруг?
– Потому, – выпалила она, – что роза красива! Роза… прекрасна. О ней можно слагать целые поэмы.
Он поморщился.
– Можно так можно. Но соловей… он что, совсем дурак? С чего бы он пел о розе?
Она нехотя кивнула.
– Один из моих учителей говорил, что он поет не о розе, а о своей половинке… милой и замечательной соловьихе! Но этот учитель всегда говорил не то, что другие, за что его не любили…
– Вот дурак, – сказал он искренне. – Понятно же, эта птаха просто сообщает на весь лес, что здесь место для охоты занято. И для жилья.
Она тяжело вздохнула, этот дурак непрошибаем, как огромные деревья, что простерли над ними благосклонно огромные ветви, защищая как от солнца, так и теперь от звездного неба.
На другой день они с утра наткнулись на схватку артан с куявами. Большой конный отряд отважных героев степи просочился в глубину территории Куявии, а там начал беспощадное избиение населения, грабежи, в небо поднялся черный дым горящих сел и деревень.
Алац получил ясный приказ обходить такие места, хорт с готовностью понесся впереди и охотно показывал глупому коню и таким же людям правильную дорогу.
Головной отряд артан, не останавливаясь, захватил небольшой город, но сейчас, судя по тому, что Ютланд видел, победители передрались за богатую добычу. Схватка, скорее всего, началась, как обычно в таких случаях, между двумя воинами из разных племен, к ним на помощь с обеих сторон бросались свои, так резня распространилась по всему захваченному городу.
Ютланд проехал по гребню холма, посматривая на горящие дома холодно и равнодушно. Эти люди не заслуживают ни жалости, ни даже интереса, Как те, которые не смогли отстоять город, так и эти, что дерутся, как озверевшие собаки из-за сладкой кости.
Мелизенда зябко передернула узкими плечиками, розовые щечки побледнели.
– Они похожи на тех, – проговорила она тоненьким голосом, – что истребили всю мою охрану.
– Чем похожи?
– Морды, – сказала она сердито, – такие же.
– Которые из них? – спросил он. – Там люди трех племен. А морды… У всех в бою лица становятся мордами.
Она подняла голову и скосила глаза, чтобы видеть его равнодушное лицо.
– Какой ты… черствый.
Он подумал, ответил просто:
– Да. Наверное. Где остановимся на обед?
Она поежилась, не ожидала такого быстрого и простого согласия с таким чудовищным обвинением, помедлила, снова зябко передернула плечами.
– Обед?.. Мы только что позавтракали.
– Как скажешь.
Она ощетинилась.
– Тебе не кажется, что твоя забота становится оскорбительной? Я что, должна все время есть или спать?
– Ну… не все время, – ответил он в затруднении, – еще чесаться, говорить, какая ты красивая…
– Дурак!.. И вообще… а почему ты черствый?
Алац идет медленно, Ютланд нагнулся к седельной суме, Мелизенда ждала ответ, но он вытащил уже аккуратно отрезанный ломоть хлеба и положил на него зажаренный вчера ломоть вкуснейшего мяса.
– Тогда лопай на ходу.
– Как?
– Артане, – объяснил он, – всегда так делают.
Она горестно вздохнула.
– Ну дикари, какие дикари…
Однако приняла хлеб и мясо, надкусила и пробормотала с полным ртом:
– Не увиливай. Сам признался, что черствый.
– Ну и что?
– А почему черствый?
– Не знаю, – признался он. – Еще не знаю, кто я, что со мной… потому те в долине – сами по себе, а я пока что сам по себе. А вот когда разберусь…
– Тогда что?
– Не знаю, – ответил он честно. – Мне самому не нравится, что их возня меня не трогает. Как будто я не человек! Или не совсем человек…
– Так нельзя, – сказала она рассудительно. – Хотя, конечно, ты всего лишь пастух… тебе, наверное, можно. Это я должна думать и заботиться обо всем народе. А ты что, с тебя какой спрос…
– Верно, – согласился он. – Мне бы сперва с собой разобраться. Тебе проще, ты как этот олень, которого едим. У него тоже все было просто и безмятежно. Правда, вкусный?
Она на мгновение задержала руку с прожаренной грудинкой в воздухе, даже отодвинула, но озлилась на себя, что поддается его глупым и непонятным речам, с удвоенным аппетитом впилась зубами в сочное мясо.
Алац взбежал на холм, внизу открылась широкая зеленая долина с небольшой, но быстрой речкой, парой густых рощ, ни одного села, хотя земли, судя по траве, плодородные.
Мелизенда просияла, даже недоеденный ломоть хлеба с мясом задержала в воздухе.
– Эта дорога мне знакома!
Он изумился:
– Ты здесь бывала?
– Нет, – сказала она обстоятельно и важно, – но тцарские дочери учатся не только вязанию, как ты думаешь. На картах отмечены наши союзники… Видишь вон те далекие горы? За ними уже Вантит!.. А за этой долиной в во-о-о-он том предгорье обитает могучее и отважное племя говерлов, слыхал? Столица у них Родопск, а правит там знаменитый князь Гуцурл, мой двоюродный дядя, кстати. Правда, у нас с ним нет дружбы, хотя два года назад он лично приезжал в Вантит заключать договор, но, насколько я знаю, ничего не получилось.
– Почему?
– Он близко и далеко, – объяснила она. – Вантит на той стороне горного хребта, видишь, какой он высокий и страшный?.. Чтобы оттуда попасть на земли князя Гуцурла, надо суметь одолеть эти проклятые горы! Так могут только самые отважные скалолазы, а все остальные должны почти три месяца пробираться по горным тропам попроще, но все равно часто срываясь в пропасти и погибая, чтобы выйти на эту сторону. Так что до Вантита уже близко, ты прав, но…
Он буркнул:
– А я вот не вижу этих «но». Ты что, хочешь заехать в гости к дяде?
Она затрясла головой.
– Нет! С какой стати?.. Он мне совсем неинтересен. Он может говорить только о величии своего племени. Его послушать, так куявы и артане вообще муравьи в сравнении с говерлами.
– Конечно, дурак, – согласился он. – Нет чтобы говорить только о тебе, твоей красоте, твоем уме, вежливости, доброте, великодушии, терпении, незлобивости…
Она кивала, очень довольная, потом насторожилась и посмотрела с подозрением, но лицо молодого пастушка слишком простое и простодушное, и она снова расслабилась, чувствуя снисходительно, что наконец-то и этот начал понимать и ценить ее, настоящее сокровище.
– Молодец, – сказала она поощрительно, – наконец-то ты понял.
– Да уж, – согласился он, – наконец-то. А каким дураком был, правда?
– Зато ты отважный, – утешила она.
– А ты, – сказал он, – зато красивая.
* * *
