Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть вторая
Часть третья
Куявия
Очаровательным женщинам: Татьяне, Лиске, Anais, Pearl, Karele, Нечто Рыжей, Суламифи, Ruth, Сударушке, Инне Tiggi, Mar – чье присутствие смягчает суровые правы буйной Корчмы http://nikitin. wm.ru/ – с любовью и нежностью!
* * *
Часть третья
Глава 13
Коней распрягли, Иггельд вежливо поблагодарил, отказавшись идти в хоромы, все двенадцать его героев расположились в тени огромного раскидистого дуба. Старейшины совещались долго, из дома вынесли стол, поставили под деревом, а молчаливые подростки, серьезные и очень угрюмые, расставили кувшины с напитками и отварами.
Солнце перешло на западную половину, те же подростки вынесли на деревянных блюдах груды мелких жареных птиц. Иггельд, стараясь не показывать виду, жадно всматривался во все окна. На них смотрели отовсюду, но так и не заметил, чтобы мелькнуло лицо Блестки, ее узнал бы сразу.
Князь Рогоза прислушивался к разговорам артан, мрачнел, тихонько подсел к Иггельду.
– Мы сунули головы в пасть льву, – сказал он тихо. – Рокош сумел убедить артан, что твой приезд за Блесткой – оскорбителен. Мы что, хотим новую войну?
Князь Цвигун услышал, сказал раздраженно:
– Какую войну? Все герои Артании остались в нашей земле.
– В Артании герои рождаются каждый год, – возразил бер Кольцо, уже бер. – Тысячи пятнадцатилетних, которым в прошлом году еще было нельзя в походы, в этом садятся на коней. Артане всегда готовы к подвигам, не то что мы. Они беднее, им нечего терять…
Рогоза зябко передернул плечами.
– Боги упаси! Знаю их подвиги!
– Артане не считают, что потерпели страшное поражение, – сказал Цвигун. – Они вообще в упор не видят поражения!.. Слышите победные песни?.. Еще бы, разгромили Куявию, поставили на колени, это час их величайшей славы!.. Погибли герои? Но им уготованы места за столом рядом с богами. Для артан главное – красиво жить, красиво умереть. Они погибли красиво: Придон, Аснерд, Вяземайт, Меривой, Меклен, Ральсвик… О них уже поют песни! Ими гордятся, их именами назовут детей по всей Артании. Если ты надеялся, что они сломлены, – ты жестоко ошибся. И наш приезд может вызвать новую войну!
Иггельд прервал хмуро:
– Я не считаю артан сломленными. Но я приехал не затем, чтобы что-то доказывать. Я приехал потому, что… Вы знаете, зачем я приехал… Я не могу уехать без Блестки. Если не смогу увезти, то сам сложу голову.
Облака наливались багровым, солнце наполовину скрылось, жутко и зловеще смотрело через пелену, словно огромный налитый кровью глаз. Уже не подростки, а крепкие молодые воины сменили посуду на столе, принесли из холодных погребов настои жги-травы и плакун-корня. За всем следил немолодой мужчина с золотой серьгой в ухе, с бритой головы свисал длинный клок волос, лицо сильное, значительное, властное. Вообще-то следить за ними лишнее, тем более такому человеку, в нем чувствовалась сила рожденного двигать тысячами, а не тремя слугами, Иггельд посматривал украдкой, не удивился, когда тот приблизился, слуги задвигались быстрее, он проследил, как на столе расставляют чаши и кубки, словно невзначай поинтересовался:
– А что сейчас в Куявии? Кого выбрали тцаром?.. К нам вести доходят поздно.
Иггельд ответил с полнейшим равнодушием:
– Меня.
Человек с золотой серьгой внимательно всмотрелся в его лицо.
– И ты даже не упомянул о такой… малости?
– На то и малость, – ответил Иггельд. И добавил изменившимся голосом: – А вот Блестка – это все.
Человек с серьгой проговорил медленно:
– Я волхв Валдай и, когда вижу мудрого, ставлю выше героев топора и магии. Ты мудр не по годам. И когда поручил другому брать Куябу – тцарское решение. Дело тцара – думать о стране, а не бросаться на стены! Ты мудр, Иггельд.
– Да? Почему же только сейчас понял, что Артания… своим вторжением спасла Куявию?
Валдай невесело улыбнулся.
– Боюсь, наши так далеко не заглядывали.
– Я постараюсь взять не только Блестку, – сказал Иггельд.
Волхв улыбнулся одними глазами, понял, так же незаметно удалился.
Князья бурчали громче, Иггельд поднялся, не пора ли напомнить, но из дома на крыльцо вышел Рокош, за ним десятка два старейшин, среди которых Иггельд увидел и тех, кто в молодости явно ворочал горами. Последним вышел молодой гигант с красивым и яростным лицом, Иггельд вздрогнул, почудилось, что увидел помолодевшего Аснерда. Гигант прожигал его яростным взглядом, его держал за руку Валдай и что-то настойчиво шептал на ухо.
Рокош молча смотрел на куявов, все встали, Иггельд сделал несколько шагов вперед. Рокош остался на ступенях, смотрит сверху вниз, голос пророкотал медленно и властно, как неторопливый и сознающий свою мощь гром в исполинской туче:
– Мы совещались долго, ты это заметил… Горячие головы, они есть в любом возрасте, доказывали, что вы, куявы, поручили Придону вроде бы одно, но на самом деле, по своей куявской хитрости, сразу три… Тебе надо бы что-то подобное. В отместку! И – тоже на полгода. Но что-то подсказывает, что если так и мы, то это… ну, негоже. Будто куявы какие-то! Будто хотим избавиться трусливенько, мол, где-то да сгинешь. Нет, мы не куявы.
Иггельд слушал внимательно, сердце стучало часто и сильно.
– Мы решим все здесь, – добавил Рокош. – Готов ли ты?
– Готов, – ответил Иггельд.
Рокош повернул голову. Молодой гигант сделал шаг вперед, волоча вцепившегося Валдая.
– Это Тур, – произнес Рокош, – он рвется сразиться с тобой. Как ты уже догадался, вижу по тебе, это сын Аснерда… Все его братья погибли, как и отец, но сила погибших отныне в нем, ибо погибли праведно. Но волхвы решили иначе…
За его спиной раздвинулся народ. Из дома на крыльцо вышел, а затем и спустился во двор подросток. Он смотрел в землю, но когда поднял голову, Иггельд застыл, превратился в лед. В глазах подростка бушевал багровый огонь.
– Это Ютлан, – произнес Рокош. По его бледным губам промелькнула недобрая усмешка. – Младший сын Осеннего Ветра. Брат Блестки, как ты уже понял… Тебе надо всего лишь победить его в схватке. Но Ютлану еще полгода нельзя брать в руки оружие, так что схватка будет без оружия. Согласен?
Из дому вышла и остановилась справа от Рокоша Блестка. Лицо ее было смертельно бледным, она исхудала за эти дни, в глазах плескалось море боли.
Иггельд посмотрел на нее, в груди кольнуло, ответил ясным голосом:
– Да, конечно.
Рокош кивнул, пряча торжествующий блеск в глазах, сказал громко:
– И все засвидетельствуют, что схватка с твоего согласия. Победитель тот, кто бросит другого наземь. Если убьет или переломает кости… что ж, на то воля богов!
– Согласен, – ответил Иггельд. – Я на все согласен. Я умру, но не отступлюсь от Блестки!
Багровый огонь в глазах подростка стал злее, яростнее. Иггельд стиснул челюсти, в груди разрасталась тоска, но вместе с нею и облегчение, что вот сейчас решится, наконец-то избавится от терзающей его боли. Этот нечеловек, так легко разрушивший дворец Тулея, разрубит все узлы, ответит на все вопросы…
Рокош сказал громко:
– Тогда начинайте!..
Иггельд снял перевязь с мечом, угрюмые соратники приняли бережно, отступили. В напряженном молчании расстегнул пряжку второго пояса с ножнами двух ножей, отбросил в сторону. Показал пустые руки, сделал шаг вперед. Багровый огонь в глазах подростка стал пурпурным, он коротко оглянулся, отыскал взглядом Блестку, после паузы повернулся к Иггельду.
Немного боли, сказал себе Иггельд, и все… Муки прекратятся. Она увидит, что я погиб от руки ее младшего брата, сердце ее взвеселится… или хотя бы чуть дрогнет? Может, даже заплачет над его бездыханным телом?
Ютлан не двигался, Иггельд чувствовал, что проще сдвинуть гору, чем поднять этого подростка, зато он в состоянии весь отряд поднять одной рукой и так швырнуть оземь, что обратятся в прах даже кости. Ютлан все еще не шевелился, Иггельд снова заметил его быстрый цепкий взгляд, брошенный на бледное лицо Блестки. Когда он повернул голову к Иггельду, огонь в глазницах стал оранжевым.
– Я не стану с ним бороться, – сказал он. Иггельд вздрогнул, впервые услышав голос младшего брата Придона. – Я признаю себя побежденным.
Он даже не взглянул на Иггельда, повернулся и пошел обратно. Ошеломленный Иггельд видел, как Блестка ухватила младшего братца и крепко-крепко прижала к груди. Рокош застыл, потом медленно, Иггельду послышался скрип суставов, повернулся к Ютлану.
– Ты признаешь…
– Да, – прервал Ютлан.
– Ты признаешь себя побежденным куявом?
Ютлан спросил:
– А что такое – куявы?
Бледное лицо Рокоша побагровело, налилось дурной кровью, губы стали синими. В руках воинов закричал и начал вырываться Тур. Рокош стал шире, раздулся, глаза засверкали, но после короткой страшной паузы плечи опустились, повернулся к Иггельду, голос захрипел, как у пса, что подавился костью, слова выкатились тяжелые, злые, раздавленные признанием поражения:
– Боги на твоей стороне… Ты победил… бери ее.
Иггельд взглянул на Блестку. Она поцеловала Ютлана, крепко-крепко обняла, сошла вниз и остановилась на самой нижней ступеньке. Взгляды их встретились.
– Что мне боги, – обронил он с болью. – Есть и выше власть.
Лицо Блестки было спокойным, веки чуть приспущены, только на щеках метался лихорадочный румянец. В огромном дворе стояла мертвая тишина. Оба чувствовали на себе сотни пар глаз, воздух застыл, а взметнувшийся ввысь листок остановился, будто попал в незримую глыбу янтаря.
– Я тебя выиграл, – сказал Иггельд.
– Да, – ответила Блестка, – ты победил.
Рокош сказал громко:
– Да не усомнится никто в нашем слове! Ты выполнил все. Ты завоевал ее, наше сокровище, нашу несравненную Блестку. Бери, она пойдет за тобой всюду. Это не куявка, что не может оставить свое теплое гнездо… Артанская женщина всюду идет с мужем, в радости и горести, в здоровье и в болезнях. Будешь ли на вершине славы или будешь изгнан и будешь влачить жизнь жалкого нищего – она останется верной и преданной женой!
В толпе неуверенно закричали, в воздух взлетели шапки.
Иггельд пристально смотрел на Блестку. На ее бледных щеках проступил румянец. Она впервые подняла на него глаза. Он задохнулся от обилия света в этих бездонных коричнево-лиловых озерах. Она смотрела на него неотрывно, губы ее слегка шевельнулись.
– Блестка, – сказал он тихо. – Они думают, что я тебя завоевал… Наивные! Они не понимают, что тебя так завоевать нельзя. Невозможно. Но я знаю, ты пойдешь со мной, как будто я тебя в самом деле завоевал. Но я только сейчас понял… Я понял, я все понял! Я думал раньше, что все понял и все уже знаю, но только сейчас, вот в эту минуту… Блестка, я снова дурак, я совершил ошибку. Я не должен вот так. Это нехорошо, это нечестно!.. Так завоевывать женщин нельзя. Так нельзя завоевывать любимых женщин. Так поступать с любимыми нельзя, но я понял только сейчас, благодаря вам, артанам. Я люблю тебя, Блестка! Я очень тебя люблю.
Он обернулся, Кольцо бегом подвел коня. Телохранители вскакивали в седла. Рокош, не веря ушам, спустился на пару ступенек. Пальцы сжались, но рукояти боевого топора в них нет, кожа жутко заскрипела, как мельничьи жернова.
– Ты что? – сказал он громовым голосом. – Отказываешься от победы? Что за куявская хитрость?
– Такой победы мне не надо, – ответил Иггельд. Он вскочил в седло, наклонился к Блестке. Она не отрывала от него взгляда, он сказал негромко: – Это не победа. У нас, куявов, тоже есть… по крайней мере, у тех, кто прошел эту войну, есть достоинство. Но прошу позволения… приехать еще раз. Или прийти пешком… Уже без всяких клятв… и попробовать еще раз.
Она впервые разомкнула губы, он услышал голос, полный недоумения:
– Но… почему?
– Помнишь, еще в нашу первую встречу ты сказала… а я не поверил, что у вас женщин не отдают, не завоевывают, не выкрадывают, не покупают… даже победами, они вольны в выборе?.. Позволь, я приеду еще раз.
Она ответила, глядя ему прямо в глаза:
– Я буду ждать.
Никто из артан не вымолвил слова, куявы повернули коней, раздался грохот копыт, всадники вихрем вылетели через распахнутые ворота.
* * *
Багровое солнце опустилось за небокрай, пурпурные облака медленно темнели, подернулись снизу лиловой каемкой. По степи пролегли глубокие тени, похожие на трещины, ведущие в преисподнюю.
Арса осталась позади, скачущий впереди князь Цвигун перевел коня с галопа на рысь, затянул песню, сильные глотки дружно подхватили эту застольную, она же и походная, красивую и грустную песню-гимн, в которой мужество, веселье, готовность отдать жизни за то, чтобы на белом свете жилось лучше:
Гей-но, наповным повныя чары,
щоб через винцы лилося!
щоб наша доля нас не чуралась,
щоб краше в свити жилося!!!
Они ехали большую часть ночи, а утром, переночевав и выкупав коней в реке, понеслись дальше. С каждым конским скоком он удалялся от Блестки, в груди разрасталась тревога: не сглупил ли? Свободная и независимая, не предпочтет ли одного из тех, кто ближе и напористее?
– Ты свободна, Блестка, – прошептал он навстречу ветру. – Отныне никаких оков, никаких обязательств!..
Он видел Куявию сверху не раз, сейчас двигались по прямой, как птица летит. Через несколько дней пошли куявские земли. К вечеру завидели среди леса глухую деревушку. Пастух, наигрывая грустную мелодию, шел за стадом коров. Иггельд вздрогнул, в груди ожила сладкая боль, заворочалась, пошла по всему телу.
Он пустил коня рядом.
– Что за песня у тебя такая… рвущая душу?
Пастух отнял от губ дудку, синие глаза серьезно взглянули снизу вверх на огромного всадника.
– Был такой, – сказал он тихо, – что любил, очень любил… Заставлял горы ронять слезы, деревья опускали ветви в скорби и сочувствии, а земля стонала. Его песни… это и мои песни.
Один из мужчин, что вышел забирать корову, сказал угрюмо:
– Это песня про меня.
– А как звали этого певца? – спросил Иггельд. – Кто он был? Где жил?..
Пастух пожал плечами.
– Наверное, где-то близко.
– Он жил в Степи, – сказал кто-то.
– Нет, – возразил другой. – Он мог жить только в горах, а сюда спускался с новыми песнями. В горах… ну, ближе к богам! Он делал людей другими.
Иггельд промолчал. Телохранители посматривали вопросительно, пришпорил коня и помчался через село. Утром на горизонте заблистает Куяба. Теперь его столица, откуда начнет новое завоевание Блестки. Уже – иначе.
* * *